1 апреля мне нужно записать ребенка в школу. Понятия не имею, в какую. Надеюсь на всеобуч.  В этой стране еще ведь не отменили всеобуч?  Подумаю об этом через 10 дней. У меня все очень плохо, и мне очень страшно.

Мы — типичные городские жители. Любим брусчатые тротуары и кофейни с кондиционерами, ненавидим размытые дорожки и кособокие деревянные столы, покрытые яркой клеёнкой. Терпеть не можем гусениц, комаров, жуков и божьих коровок.

В книжках пишут, что с детьми надо практиковать активное слушание, использовать «я — ты»-сообщения и играть в ролевые игры. Тогда детям будет проще вырасти, а родителям представится уникальная возможность сохранить остатки рассудка.

Я была одна, и до недавнего времени считала: единственный ребёнок — самое грустное, что может случиться с тобой в детстве. Мой муж тоже был один. Поэтому мы сначала родили сына, а через пять лет — дочь. И понеслось.

Вы вот как ребёнка стрижёте? Я смотрю по сторонам и вижу: все дети стрижены. Как у вас получается бегать, ловить и стричь одновременно? Вы сначала расчёсываете, а потом стрижёте, или сначала стрижёте, что попадётся, а потом расчёсываете, что осталось?

Если просиживать вечера в Скайпе и Одноклассниках, а выходные коротать в боулинге и на концертах, учиться просто некогда, потому что каждый день — семь уроков, потому что четыре языка, потому что русского дают столько же часов сколько румынского и английского, потому что… да какая разница, почему?

Мне было за сорок, когда я вдруг поняла, что снова жду ребёнка. В четвёртый раз. Реакция родных и близких была неоднозначной. Это если мягко сказать. Как-то все оказались морально не готовы. Даже мы сами.

Мальчиков всегда жальче, чем девочек. Девочки умнее, приятнее и за них как-то спокойнее. Мальчики всё время попадают в дурацкие истории, причём по собственному желанию или потому что у них отсутствует важная извилина в мозгу. И всё равно — их жальче.

Сначала они не улыбаются. Потом не переворачиваются. Никак не хотят садиться, отращивать зубы, ползти и, в конце концов, идти. На самом деле, конечно, они всё это могли бы: три невролога, два педиатра, пять или восемь исследований подтверждают, что они достаточно развиты. Просто они издеваются.

Моей младшей очень тяжело дался этот год — по утрам слёзы, болит голова, болит живот, «в школу не пойду». Не каждое утро, но очень часто. И это моя весёлая, общительная девочка.

На эти пять дней у меня были большие планы. Ночной поход в кино — раз. Курить и стряхивать пепел на пол в детской — два. Среди ночи пить шампанское из горла и голосить разудалые песни под чьими-нибудь окнами (идеально, конечно, чтоб там жили люди с маленькими детьми) — три. Сходить наконец-то в салон красоты — четыре. Гулять до утра по бульварам — пять. Ну и по мелочи. Напиться до беспамятства...

Работающая на двух работах одинокая мать напоминает кентавра — нижняя часть её тела намертво срослась с машиной. Машина — кокон, раковина, убежище от мира. В ней чувствуешь себя неуязвимым и защищённым, здесь ты на своей территории, пусть даже твоя территория — дряхлый «ниссан» времён холодной войны. В нём нет музыки, потому что магнитола кассетная и вообще непонятно, как она работает. Впрочем, медам и месье, мы сами себе музыка.