Триллер про табель

Бывают удачи иррациональные: играешь-играешь в лотерею, понимаешь, что чудес не бывает, но… но дедушка, заполняя листки Спортлото, каждый раз рассказывал анекдот, как один человек молил Бога помочь ему выиграть, а сам даже не покупал билетов. И вот наступает день, когда ты автоматически проверяешь очередной купон — и цифры вдруг сходятся. Спасибо деду.

Случаются и удачи бытовые: несёшься с одной работы на другую, ничего никогда некогда, завтра последний день оплаты счетов, а в банке — справа по ходу движения — симпатичный охранник переворачивает табличку, и теперь на стеклянной двери написано «Открыто». И все квитанции с собой. И налички достаточно. И ни одного человека у кассы!

А бывают удачи спасительные. Тащишься, допустим, летним вечером, совсем уже на полусогнутых, потому что жара, пыль, пакеты растреклятые веером на всех пальцах и отпуска — как будто и не было вовсе. И ведь всего две недели назад бродили с сыном по Питеру, и думали (потому что он, конечно, тоже такое думает): а вот если честно-честно, без дураков, что на свете лучше и важнее — Макдональдс, который как назло всё время не по дороге, или очередной, стопятидесятый, музей? Который, может быть, вообще какой-то ненужный. Или даже скучный. А может, просто отстойный. Захламленный старый дом, и больше ничего. А мы ползём. А могли бы жевать картошку фри и запивать ледяной колой. Но такое ведь не озвучишь, так что мы честно бредём дальше. Молча. Злые, недовольные друг другом. Полумертвые, опять же, от усталости.

И пока вспоминаешь, случается непоправимое: прямо на тебя выскакивает классная. Ну, то есть уважаемый классный руководитель твоего единственного сына. Ведёт за руку малыша и улыбается. Кошмар. Откуда, зачем, за что?

Третья мысль — и почему у некоторых такой мерзкий оттенок волос? — уже наслаивается на добрыйвечерблаблабла и так далее. Ой, а это ваш внук? Какой чудесный! А вот мой орёл подрос — и такой противный стал, всю душу вынул, пока в Питер ездили… даже не ожидала! Наверное, переходный возраст — вы простите, конечно, что я собрание пропустила, никак было не успеть, работа, семья, вы же понимаете…

И тут эта женщина начинает говорить. Ты сначала совершенно не слушаешь, а потом — просто потому, что пакеты уже не отрывают руки, а мирно стоят рядом; потому, что конец недели, и завтра не придется ничего делать; потому, что даже воробьи онемели, а значит, ночью будет дождь, а утром озонный рай, — так вот, по всему поэтому мысли вдруг меняют русло. И уже вправду неловко, что пропустила собрание. И что сразу не разглядела волосы: а что, очень даже трендовый оттенок — наверное, со злости показался неудачным. И вовсе она не аутичная зануда, конечно же: мама, бабушка, педагог. Не зря ведь мы написали километр петиций, чтоб нашему классу дали только её и никого другого.

А она продолжает:
— Вы когда табель за первый семестр получите, не расстраивайтесь. И не ругайте его слишком, потому что в таком возрасте дети быстро теряют желание учиться, если на них давить. Конечно, молчать тоже не нужно, но важно не перегнуть палку: четырнадцать лет — возраст активной социализации, и учёба отходит на второй план. Это нормально. Если всё подкорректировать, если ребёнок соответствует психофизиологическим нормам, к концу восьмого класса ситуация выправится. Конечно, оценки первого семестра всё равно подпортят картину за год, однако, если вы правильно разыграете карты, эти же оценки заставят его более вдумчиво относиться к учёбе во втором семестре. Вы же понимаете, да?

Мне казалось, что да — понимаю. На самом деле понимание пришло вместе с полугодовыми оценками — тупо глядя в табель (ЧЕТЫРЕ семёрки — нереально, у него и одной никогда не было!), я могла думать только об одном: а если бы я её тогда не встретила? А? Точно были бы жертвы.

Сын тем временем чуть не плачет, пытаясь донести до меня истинную правду — отличников и даже ударников в классе не осталось, все скатились ниже некуда, и он не представляет, как это могло выйти: честное слово, я не думал что так будет, я не нарочно, и я не один плохо закончил! Честное слово!

Ещё бы. Если просиживать вечера в Скайпе и Одноклассниках, а выходные коротать в боулинге и на концертах, учиться просто некогда, потому что каждый день — семь уроков, потому что четыре языка, потому что русского дают столько же часов сколько румынского и английского, потому что… да какая разница, почему? В начале года ещё пытаешься вразумить, объяснить, поговорить, а потом просто разжимаешь руки. Будь что будет, должен ведь человек увидеть, к чему приведут его собственные ошибки. Вот и оно: сделал — получи. Только почему я тоже должна получать — даже хоть этот табель?

Конечно, приходится устраивать семейное собрание. А сначала, конечно, перелопачивать Интернет, чтобы понять — куда ж нам, ёлки зелёные, плыть?

И, конечно, после каникул всё постепенно входит в привычную колею: ребёнок вылезает из рэперских тряпок, с удовольствием надевает опять рубашку, пижонский галстук и костюм, и через пару недель уже видно, что оценки поползли вверх. Да, результаты года всё равно будут неблестящими, но, кажется, у меня в восьмом классе были такие же? Четверть века назад, задолго до того, как я забежала в то кафе, куда мы с мужем до сих пор ходим отмечать наши годовщины. В те самые дни, когда я точно знала, что выиграть в лотерею невозможно, что любви не существует, а лучшая подруга может запросто обидеться навечно. И часами, днями висела на телефоне, если только не гуляла в старом парке — ведь тогда ещё не было ни мессенджеров, ни боулинг-клубов, ни толковых концертов. Зато была наша классная, с которой я дружу до сих пор, хотя мне 40, а ей 80. Правда, моей маме однажды удалось ускользнуть от неё (давным-давно, душным летним вечером), но мне всё равно в итоге повезло.

И на всякий случай — если вдруг ваша удача ещё впереди — я и написала всё это. Вы же понимаете, да?