Заметки безумного родителя

Работающая на двух работах одинокая мать напоминает кентавра — нижняя часть её тела намертво срослась с машиной. Машина — кокон, раковина, убежище от мира. В ней чувствуешь себя неуязвимым и защищённым, здесь ты на своей территории, пусть даже твоя территория — дряхлый «ниссан» времён холодной войны. В нём нет музыки, потому что магнитола кассетная и вообще непонятно, как она работает. Впрочем, медам и месье, мы сами себе музыка.

Конец каникул. Вот уже две недели четверо детей сидят у меня на голове. К вечеру от постоянного «мам» я превращаюсь в трицератопса (спасибо сыну за обогащение моего словаря) — нет, в кватроцератопса, и готова каждого забодать отдельным рогом.

Если бы я была актрисой и мне надо было плакать по заказу, у меня есть воспоминание, которое помогало бы безотказно: вот моя девочка гордо идёт к микрофону, стараясь шагать красиво и ровно, как манекенщица, – и вдруг падает, взметнув ноги выше головы! Проклятые новые скользкие подошвы. Господи, какое у неё было лицо!.. Ну вот, всё, уже плачу.

У меня двое детей. Всего двое. Две дочечки. Хотя мне часто кажется, что их значительно больше. Продвинутые мамашки ходят на йогу и аэробику, обсуждают книжные новинки, рисуют картины и ходят на концерты. А я? Я — совсем не продвинутая...

На улице холод и воскресенье, все нормальные люди ещё спят. У нас в набедренной сумке кило варёного мяса мелкими кусочками, рюкзак с собачьими игрушками болтается на спине у ребёнка, собака уже трижды запуталась в поводке.

Сын подвёл итоги первой недели сентября: две шишки, шесть царапин, девять синяков. Кажется, что школу захватил неизвестный Онищенко вирус, который распространяется с атипичной скоростью и косит исключительно мальчиков.

Первое апреля. Страшный день настал. Через три часа у московских школ выстроится очередь из униженных, но ещё не оскорбленных: в 9 утра начнётся приём документов в первый класс.

Один раз я попросила мужа: «Поговори с ним ты, это же мужские дела!» Муж вошёл в детскую, закрыл дверь, серьёзно и громко сказал: «Сынок, давай с тобой поговорим о важном!» — после чего глупо захихикал.

«Выпускная» фотография из детского сада: дочь в новом бархатном платье цвета морской волны с богатым белым воротником. На обороте – неожиданно – огромными печатными буквами: «ПРОСЦИЦИ ВОСПИЦАЦЕЛЬНИЦИ! И НЯНЬ ПРОСЦИ ДАША».

— Осторожно, не толкай меня в живот, у меня в животе малыш, — говорю трёхлетнему сыну, скачущему у меня на коленях.
— Да? А зачем ты его съела?

Я всё время тревожусь. Вкусный ли получился суп? Что скажет муж? Я ведь раньше никогда не клала в борщ кабачок. Успею ли дописать статью вовремя? Понравится ли она редактору? Не опоздаю ли за ребёнком в школу? А вдруг сын расстроится и будет плакать? Что подумают другие родители? Тревожнее всего тревожусь: хорошая ли я мать? Знакомые говорят: очень хорошая.