«Сохранение русского языка — наш семейный проект», — говорит д-р
Шуламит Копелиович.

Она приехала в Израиль в 1995 году из Челябинска, бросив тамошний иняз. В Израиле поступила в университет Бар-Илан, где сделала докторат на кафедре английского языка. Шуламит замужем, у неё четверо детей. Сейчас она работает в основном мамой, а в свободное время преподает английский.

Из интервью Е. Левина с Ш. Копелиович

А ваши дети говорят по-русски?

Мне повезло — мы всё-таки «сапожники в сапогах». Когда моему первому ребёнку исполнилось три года, я уже закончила докторат, могла обобщить накопленные данные и сделать выводы.
До трёх лет мы говорим с детьми только по-русски, «накачиваем» их языком. Потом в течение года перед детским садом учим их ивриту. Ребёнок идет в сад уже с двумя языками. В результате русский не мешает интеграции малышей в коллектив.
Сегодня все наши дети двуязычные. Все говорят и читают по-русски. Но мы всё равно много работаем над сохранением языка. Постоянно переводим с русского на иврит и обратно. Поощряем двуязычные шутки. Устраиваем утренники, вечера поэзии, зовём на них друзей.
При этом мы не боремся с ивритом. Мы не против того, что о каких-то вещах дети говорят на иврите (например, о религии). Чем ярче, яснее и многообразнее наши связи с ивритоязычной культурой, тем жизнеспособнее будет русскоязычное наследие, которое нам так хочется передать детям.

Почему дети, родившиеся в Израиле, должны знать русский язык? Те, кто считает, что это важно, отвечают по-разному: чтобы общаться с бабушками/дедушками; чтобы не терять связь с культурой родителей; лишний язык никогда не помешает, и т.д. Как бы то ни было, многие родители заботятся о том, чтобы их дети могли говорить и даже читать на языке своей «доисторической родины».

Поскольку детей в русскоязычных израильских семьях много, материалов для изучения и обобщений с лихвой хватило бы на несколько диссертаций. Однако, насколько я знаю, никаких серьёзных исследований в этой области до сих пор не было. Так что опубликованная в Германии монография Шуламит Копелиович «Reversing Language Shift In The Immigrant Family» — едва ли не первая попытка научного взгляда на проблему.

Материал для своего исследования Шуламит собрала в родном Маале-Адумим, проинтервьюировав несколько десятков детей из местной религиозной общины «Маханаим». Практически все опрошенные — ортодоксальные евреи (что для выходцев из бывшего СССР нетипично). Но, в отличие от многих неофитов, участники исследования не отреклись от старого мира — почти все работают по специальности, активно участвуют в культурной жизни Израиля, много и охотно читают по-русски. И большинство из них считают важным, чтобы дети сохранили русский язык.

Впрочем, как показали результаты исследования, КПД этих усилий не слишком высокий. В общении со сверстниками дети в большинстве своем переходят на иврит. Многие начинают говорить на иврите и с родителями, даже если те настаивают на обратном. Детский русский постепенно удаляется от литературного стандарта и превращается в иврус — адскую смесь русских и ивритских лексических и грамматических конструкций (подробному анализу «грамматики» и фонетики этого «языка» Шуламит посвятила целую главу своей книги).

Почему это происходит, понятно и без специальных исследований. Во-первых, даже если дома говорят по-русски, в 6-7 лет ребёнок идёт школу. Отныне для того, чтобы быть успешным, ему нужно хорошо знать иврит, английский, арамейский (для мальчиков, которые учат Талмуд), в некоторых школах — арабский. Для русского просто не остается времени.

Во-вторых, дети, живущие в Израиле, просто не понимают, зачем им нужен русский язык, если иврита вполне достаточно на все случаи жизни. Они, конечно, видят, что он зачем-то нужен их родителям. Но зачастую это плохой стимул.

В-третьих, большинство детей, участвовавших в исследовании, выросли в многодетных семьях. А, как пишет сама Шуламит, это плохо сказывается на сохранении языка, поскольку дети меньше общаются с родителями и больше — между собой.

Впрочем, ситуация далеко не безнадёжная. Как показали результаты исследования, значительная часть детей, даже предпочитающих иврит, всё равно способны в течение полутора-двух часов беседовать по-русски на достаточно сложные темы. Многие неплохо читают и даже пишут на русском (второе, естественно, реже), а отдельные подростки, всю жизнь прожившие в Израиле, знают русский практически так же, как их московские или питерские сверстники.

Так как же сохранить русский язык у детей, родившихся и выросших в эмиграции? Уверен, что этот вопрос волновал израильскую исследовательницу далеко не в первую очередь. И, тем не менее, в её монографии есть несколько важных и полезных наблюдений:

1. Для многих подростков русский — язык взрослых. Чем больше ребёнок общается с родителями, тем богаче его язык. Поэтому во многих семьях ребёнок в 2-3 года знает его гораздо лучше, чем в 6-7, когда начинает интенсивно общаться с ровесниками. Соответственно, чем лучше отношения в семье, чем интереснее детям с родителями, тем больше шансов у родителей добиться своего.

2. Изучение языка происходит куда успешнее, если это не цель, а средство, если ребёнок чувствует, что это нужно для чего-то полезного и интересного: занятий в кружке, участия в театральных постановках и т.д. Например, дети, которые ходили в русский клуб «Что? Где? Когда?», специально учились читать и писать, чтобы играть в полюбившуюся игру.

3. Отношение ребёнка ко многим вещам зависит от мнения сверстников. Поэтому если ребёнок окажется в компании, где русский знать «круто», он с большой охотой будет его использовать.

4. Чем позже ребёнок научится читать по-русски, тем сложнее ему будет воспринимать книги, рассчитанные на его возраст, и тем скучнее покажутся тексты, которые он сможет понять (сказки, детские рассказы и т.д.). Поэтому для сохранения языка очень важно научить детей читать до семи-восьми лет — тогда они смогут приобщиться ко всему богатству детской литературы на русском языке.

5. Довольно часто родителям кажется, что все их усилия сохранить родной язык идут прахом: дети переходят на иврит, не желают читать и даже разговаривать по-русски. Не стоит отчаиваться и опускать руки. Ведь язык, который родители стараются передать детям, — это язык высокой культуры. Детям и подросткам она обычно не слишком понятна и интересна, но с возрастом отношение часто меняется. Копелиович приводит немало примеров, когда эмигранты, «забывшие» русский в подростковом возрасте, позже, в армии или университете, вдруг вспоминали язык родителей, начинали говорить и читать. Поэтому, даже если сын-школьник решительно не хочет знать «великий и могучий», возможно, ещё не всё потеряно.

6. И наконец, самое главное. В современном Израиле русскоязычная жизнь весьма разнообразна: существуют сотни книжных магазинов, десятки газет и журналов, множество кружков и клубов по интересам, несколько русскоязычных телеканалов, Интернет. Однако для того, чтобы ребёнок-эмигрант смог воспользоваться этим богатством, он должен раздобыть «ключ от сокровищницы» — некое базовое знание языка. А его он может получить только в семье! Иными словами, если родители, дедушки и бабушки не будут говорить, читать, петь песни по-русски, никакие кружки и библиотеки не помогут — ребёнок всё равно забудет язык.

Разумеется, даже в лучшем случае русский язык будет для детей-эмигрантов вторым. Однако, приложив усилия, можно добиться, чтобы ребёнок, родившийся в Израиле (США, Германии, Канаде), достаточно хорошо говорил и даже читал по-русски. Так что всё зависит от того, захотят ли родители тратить на это свои силы.

Из выступления Яши Идельсона и Яши Гарбузенко на детском фестивале бардовской песни в Израиле