Израильская поэзия многим обязана выходцам из Российской империи: Натан
Альтерман и Лея Гольдберг — местные Пастернак и Ахматова, а Мирьям Ялан-Штекелис и Левин Кипнис — Барто и Маршак. Постперестроечная волна иммиграции принесла новые литературные имена. Недавно на прилавках книжных магазинов появился сборник стихов, который написал бывший киевлянин Нати Баит.

— Многие считают, что в сознательном возрасте невозможно овладеть иностранным языком настолько, чтобы сочинять стихи. Вы приехали в Израиль далеко не ребёнком…
— Мне было 19, а сейчас — 38. То есть половина жизни прошла там, а вторая половина — здесь. Через два года после приезда я поступил на факультет иврита и семитских языков Бар-Иланского университета, практически не зная языка, к счастью, для поступления не нужно было писать диктант или сочинение. А вот собеседование как раз было. Представьте: в кабинете сидит интеллигентная израильтянка, доктор филологических наук. И вот заходит очередной молодой человек и заявляет, что он очень хочет учиться на филфаке. При этом говорит он не просто с акцентом, не просто на ломаном, с ошибками, иврите, но и приправляя речь жаргонными словечками. Дело в том, что по приезде в Израиль я целый год работал грузчиком на складе, где в общении с коллегами, в том числе арабами из Газы, и учил язык. Последующие занятия в ульпане обогатили лексику и грамматику, но в разговоре то и дело проскальзывали жаргонные выражения.

— Свое имя вы тоже, как я понимаю, ивритизировали?
— Фамилия Байчток сама по себе красивая, но её постоянно перевирали там и путали здесь. Поэтому я выбрал созвучную фамилию с близким для меня смыслом: «Баит» означает «дом». А Нати — это производное от Натан, имени моего деда, в память о котором меня назвали Анатолием. Получилось Нати Баит — чем я вполне доволен.

— Как давалась учеба?
— Было нелегко. Часть лекций приходилось записывать на диктофон, а потом, дома, слушать и делать конспект. Университет дал мне базовое знание и понимание языка, но это было только начало. По-настоящему я стал вживаться в иврит, когда родилась моя первая дочь, Ирис, Ириска. Дело в том, что мы с ее матерью решили разделить языки: она говорила с дочерью только по-русски, а я — только на иврите.

— Ого!
— Поначалу мне было тяжело. Обращённая к ребёнку, пропитанная эмоциями, живая разговорная речь требовала гораздо бόльших знаний, чем были у меня, и совсем других отношений с языком.

— Сева Новгородцев в одном интервью заметил, что может рассуждать по-английски о философии, но не способен подражать канючащему младенцу.
— Мне нужно было разговаривать с дочерью, поэтому я усиленно учил детский иврит, общаясь с соседскими детьми и их родителями… Когда вы должны говорить с ребёнком, слух очень обостряется, и нужные фразы ловишь даже из случайно подслушанного разговора шалопаев.
Но и освоение бытового языка было лишь началом. Малышка немного подросла, я стал покупать для неё детские книжки и к немалому своему удивлению обнаружил, что моего университетского образования не хватает для того, чтобы нормально их читать! К счастью, Ириска, как и все маленькие дети, не просила каждый раз новую книгу, а наоборот, требовала по многу раз читать одно и то же. Перечитывая ей одни и те же стихи, истории и сказки, я учился, учился и учился, постигал эти тексты до мелочей, выучивал их наизусть.
— Ну и как, удалось вырастить ребёнка-билингва?
— Сейчас Ириске уже 13, у неё хороший иврит и неплохой русский. Читает эта саброчка на иврите лучше, чем по-русски, но книжки «глотает» на обоих языках.
Стихи я начал писать тоже благодаря Ириске. Когда ей было пять лет, я написал для неё несколько рассказов, чтобы научить её бегло читать — есть такая система профессора Шломо Гарамати: повторяющиеся слова, повторяющиеся и очень постепенно усложняющиеся шаблоны предложений… Потом написал для неё настоящую книжку. После чего перешёл на стихи, уже не столько для неё, сколько для собственного удовольствия, а потом и для младшей дочери — Неты.

— Как вы сочиняете стихи? Сначала придумываете сюжет, а потом его зарифмовываете?
— По-разному. Я уже упоминал, что стараюсь слушать детские разговоры и разговоры родителей с детьми. И читать пересказы этих разговоров, например, в блогах своих друзей. Время от времени среди этого потока попадаются отличные идеи для творчества. Иногда идею нужно развить — например, поменять героев местами, или ввести повторения, или довести до гротеска, а иногда остается только «зарифмовать».

— На ком вы тестируете стихи?
— Тестирую? Проверяю в первую очередь на себе. Как сейчас принято говорить — на своем «внутреннем ребёнке». Если ему понравилось — это уже половина дела.

— Что делает детское стихотворение удачным?
— Удачное стихотворение — это сюжет, игра слов, ритмичность, хотя иногда и ломаный ритм, как у Чуковского, к примеру. Кроме уже упомянутого — хорошие рифмы, концовка, но главное не в этом. Главное — это чтобы стихотворение дошло до двух адресатов: до ребёнка и до взрослого. Поэтому после проверки на себе я проверяю стих и на тех, и на других.

— Ваша книга называется «Аба, има, карусела» («Папа, мама, карусель»). О чем она?
— Это сборник игровых стихов. Первое стихотворение этой серии родилось у меня, когда моя дочь Нета сидела у меня на плечах и раскачивалась. И тогда я произнес: «Аба, аба, наднеда», «Папа, папа, качели».
А если папа может быть качелями, почему бы ему не стать ещё и детской горкой, и любым другим полезным приспособлением? Так возникла идея сборника. Кстати, в окончательной версии в качели превратилась мама:

Има, има — наднеда,
Ле-холь йелед ве-йалда
Оп — ле-мала!
Оп — ле-мата!
Еш ле-има авода!

«Мама-мама — качели, для всех мальчишек и девчонок. Вверх и вниз! Вверх и вниз! Такая у мамы работа».
Мама стала и каруселью — что дало название книге. Затем поездом, пони, кошкой, даже ветром. Но и папа не остался в стороне, ему достались роли самолета, лифта, кита, волка:

Аба, аба — маалит.
Маалэ ве-гам морид.
Йеладим омдим ба-тор,
Лохацим аль а-кафтор!

«Папа-папа — лифт, который катает детей вверх и вниз. Они выстроились в очередь и нажимают на кнопку».
Думаю, что мои незамысловатые стишки просто запомнить и взрослым, и детям, в них можно играть везде: дома, на улице, на отдыхе или во время ожидания в какой-нибудь скучной очереди.

— Как проходила подготовка книги к печати?
— Сначала утвердили содержание, потом с текстом работал редактор, а потом текст огласовывался — напомню, что в Израиле все книги для малышей и, кстати, все поэтические сборники и религиозные книги выходят с огласовками.
Иллюстратор книги — Раая Карас — в это же время принялась за работу. Нужно сказать, что её эскизы сразу мне понравились. Ей удалось не только проиллюстрировать книгу, но и наполнить стихи новым смыслом, объединив героев в одно симпатичное семейство и найдя конкретные решения для различных фантастических ситуаций, например — как превратить папу в волка или маму в кошку, чтобы при этом и папа и мама были узнаваемы. Ей это удалось.

— Насколько тяжело пробиться на израильский книжный рынок?
— За те несколько лет, что я пишу и пытаюсь опубликоваться, я получил примерно 30-40 отказов. Помимо стандартных отписок были и две положительные рецензии, написанные не под копирку, но результат был тот же. И даже этот сборник отвергли несколько издательств.

— А престижное издательство «Модан» согласилось?
— Да. Но только уверенность в том, что я пишу хорошо, позволила мне не отчаиваться и продолжать заниматься творчеством.