В шесть утра зазвонил телефон.

Мозг взорвался: «Пожар, цунами, землетрясение, свекровь прилетела, а никто не встретил!»
— Кто? Что? Где?
— Я. Какая группа здоровья у твоего ребёнка?
— Вторая положительная! В какой вы больнице?
— С ума сошла? Дома мы. Ты можешь сказать мне группу здоровья твоего ребёнка?
— Сейчас, — говорю — посмотрю.

Изучаю спящее тело: ноги две, руки две, голова на месте, дышит, аденоиды, ногти давно не стригли.
— Не знаю, — растерянно бормочу в трубку. — Нормальная группа. Во сне разговаривает только.
— Ты издеваешься? Первая или вторая?
«Первая», — отвечаю на всякий случай. Мало ли. Заметить: «Ещё неизвестно, кто из нас издевается» — не успеваю, трубка всхлипывает: «Чёрт!» — и отключается.
«Перезвонить или лечь спать?» — спрашиваю внутренний голос. «Дура! Первое апреля сегодня!» — возмущается тот в ответ. И я понимаю: страшный день настал.
Через три часа у московских школ выстроится очередь из униженных, но ещё не оскорбленных: в 9 утра начнётся приём документов в первый класс.

Телефон звонит снова:
— Что лишнее: пальто, стол, роза или шуба?
— Всё лишнее.
— С ума сошла? Одно что-то должно быть.
— Тогда шуба. За окном — плюс пять.
Трубка опять всхлипывает и отключается, на этот раз — с проклятиями. Я снисходительно улыбаюсь и иду варить кофе. Внутренний голос злится: «Что, уже всё забыла?»

Вечером 31 марта 2008 года наша семья была близка к разводу как никогда — муж отказывался вставать в семь и занимать очередь в одну школу, пока я штурмую другую.

Вторая — честная наполовину, с безобидными аденоидами, но с пресловутой второй группой здоровья — для неплохой московской школы, куда мы собирались на самом деле. Третья — нечестная вовсе — прививки день в день, ни одного диагноза, группа здоровья первая. Да, вы поняли: для понтовой школы, куда попасть не представлялось реальным, но попытаться всё равно стоило. Я — гений стратегического планирования!

Главное — не перепутать, какую карту какому завучу показать.
Целый год я таскала ребёнка на подготовительные курсы через весь город. Полгода мы занимались с логопедом (тренировали шипящие и свистящие тоже, семьсот рублей занятие), репетировали выразительное чтение, собирали мозаики, штриховали квадратики, решали квадратные уравнения зубрили таблицу умножения и натаскивали сына на правильные ответы на дурацкие вопросы. Мы готовились к тестированию (ой, простите, собеседованию — тестирование потенциальных первоклашек запрещено).

На дверце холодильника рядом с графиком приёма витаминов (ребёнкиных) и успокоительных (моих), висел стикер с важными телефонами: районный департамент образования, префектура округа, горячая линия московского правительства, приёмная президента Российской Федерации, секретарь Страсбургского суда.

Сообщения подруг напоминали сводки советского информбюро:
«Конкурс пять человек на место, подготовительные курсы — не гарантия поступления, завуч собеседует ещё и родителей, взяли кредит — на благотворительный взнос!» Речь шла, добавлю, про обычную среднюю школу в Лианозове.

«В этом году отменили правило приёма по месту жительства. И брать младших в ту же школу, где учатся старшие, — тоже отменили». Надо сказать, эта страшилка всплывает в разговорах родителей каждый год, и до сих пор непонятно, правда или нет.

«Сложение и вычитание — до ста, Пушкина наизусть и кто такой Гоголь!» Это престижная гуманитарная гимназия.

Одну знакомую девочку спросили: «Кто лишний: мама, папа, бабушка, няня?» Девочка ответила: «Бабушка». Учительница высоко подняла тонко выщипанные брови и иронично поинтересовалась: «Почему же, детка?» Детка бодро отрапортовала: «Мама, папа и няня у меня дома, а бабушка — в Архангельске». В эту школу девочку не взяли.

А если бы она ответила: «Мама лишняя, потому что она умерла»?

Интернет облетела история про мальчика из профессорской московской семьи. Ему досталось задание: объяснить, чем троллейбус отличается от автобуса. Семилетний юноша вдумчиво ответил: «Они оба — вид городского транспорта. Но троллейбус едет благодаря силе электрической тяги, а у автобуса — двигатель внутреннего сгорания». «Неправильно, следующий!» — резюмировал педагог. Следующим оказался папа мальчика, преподаватель технического вуза, с требованием озвучить правильный ответ. Педагог заглянула в методичку и уверенно сообщила: «У троллейбуса есть рога, а у автобуса нет!»

Мальчика приняли, как и хотели его родители.

Сына моей подруги, сообщившего, что Гоголь — первый российский космонавт, не приняли. Сейчас он учится во втором классе матшколы и решает уравнения с двумя неизвестными.

Дочь моей подруги, с лишней бабушкой, записали в другую школу. Она отличница, первая красавица, чемпионка по лыжам — короче, счастлива. Родители — тоже.
Моего сына взяли в ту школу, которую мы и планировали. Приняли его и в ту, где, казалось бы, никаких шансов не было. Приняли, несмотря на то, что на вопрос: «Кто старше: мама или бабушка?» — ребёнок удивился: «Ты что, дура? Конечно, мама!», а на «Что лишнее: стул, стол, кресло, диван?» — «Ну, вообще-то я могу и на столе сидеть…» Его приняли, но мы туда не пошли.

А недавно мне позвонили из инспекции по делам несовершеннолетних.
— Мамочка, мы получили сигнал, — говорят. — У вас ребёнку девятый год, а вы так и не записали его в школу.

Сигнализировало учебное заведение, положенное нам по месту жительства. Мой ребёнок меж тем заканчивает второй класс. А что я? Я запаслась телефоном комитета солдатских матерей внимательно изучаю конкурс в московские вузы. А ведь нам ещё жену выбирать!