Мне было за сорок, когда я вдруг поняла, что снова жду ребёнка. В четвёртый раз. Реакция родных и близких была неоднозначной. Это если мягко сказать. Как-то все оказались морально не готовы. Даже мы сами.

Морально готовы оказались дети. Они ходили в еврейскую школу, а там считалось, что иметь в семье младенца (причём перманентно) вполне в порядке вещей. Поэтому перспектива появления малыша вызвала только энтузиазм.

А интересней всех отреагировала старшая дочка, только что окончившая школу. Она оказалась сама беременна. Причём со сроком месяца на два больше моего. Это как-то успокоило общественность относительно меня. И меня тоже — мне стало не до моего здоровья.

Я следила за питанием дочери (а у неё, в отличие от меня, был страшный токсикоз), гоняла её на курсы, уговаривала купить «вон то симпатичное платьице» и возила в бассейн, а также записывала её к врачу, на УЗИ, на анализы и проверяла, чтобы она всюду ходила. Главной проблемой оказалось, что её укачивает в машине, если она не жует мятную жвачку, а меня от запаха мяты тошнит. Ещё у нас был разный стиль беременной одежды — я по старинке любила свободные балахоны, дочка предпочитала что-нибудь в обтяжку, чтоб похвастаться животом. Так что обмениваться одёжкой не получилось. Я обожала заниматься в бассейне, ей не нравились эти занятия — она называла их «заплыв китов».

И как-то раз, вернувшись с работы и таща на буксире двух младших детей, я встретила дома бригаду скорой помощи. Позвольте, но до родов ещё две недели!
«Полное раскрытие, сейчас мы транспортируем её в роддом», — сообщил мне фельдшер.
Тут я услышала совершенно детский голос: «Мама, а ты со мной поедешь?»
«Куда она поедет, в машине и места нет!»

Но я не могла ответить «нет» этому ребёнку, вдруг прорезавшемуся в моей современной ироничной дочери, этому детскому «мама». И я строго сказала: «Девочка несовершеннолетняя, ей необходим законный представитель». Я когда-то была учителем, и в критической ситуации моё подсознание выдаёт такие удивительные фразы. Мои размеры, видимо, сделали своё дело, и врач махнул рукой: «Поехали!»

Дальнейшее представляло собой бесплатный (к большому моему сожалению) спектакль для жителей нашей пятиэтажки. На площадке возле нашей квартиры испуганно таращатся двое младших. На носилках возлежит старшая, и её резво несут два санитара с пятого на первый этаж, лихо перехватывая носилки на поворотах. А следом, прижимая наспех собранные пакеты к животу, переваливаюсь я. И думаю: «Только б не уронили!»

Из каждой двери торчат соседские головы, бабушки на лавочках все обратились в слух. И глаз с нас не сводят.

В машине скорой помощи место есть, но его, прямо скажем, не так много. Хотя бригада вежливо пытается мне его освободить. По возможности.

А я пытаюсь им не мешать, вжимаюсь в стенку, когда они разворачивают каталку, чтоб не везти беременную «вперед ногами», и стараюсь бежать, когда ее на большой скорости катят по коридору. Навстречу уже бежит дежурный врач. Врач и каталка одновременно заворачивают в родбокс. И через десять минут рождается девочка!

Я стала бабушкой!

Акушерка этого не понимает, не понимаю и я. Поэтому наш диалог звучит так:
— Вы тётя?
— Нет, я мама!

Только потом я осознаю, что приличные бабушки не ходят с животами по роддомам, и меня приняли за старшую сестру роженицы. А что, лестно.

Дочка сразу включилась в новую жизнь. Она ловко меняла памперсы (недаром долго тренировалась на моих младших детях), купала малышку в травах и без проблем кормила грудью.

Мне было слегка завидно — её жизнь каждую секунду полна перемен, а моя так лениво-спокойна. Ей тоже завидно — перемен слишком много на единицу времени, а у меня всё неизменно и стабильно…

Но ничто не может продолжаться вечно, в том числе и беременность. Не дотянув двух дней до 29 февраля, на свет появляется наш мальчик. В том же роддоме и почти так же быстро, как и его племянница. Ведь он, ещё не родившись, стал дядей!

Дочка приходит навестить меня, и её узнает всё та же акушерка:
— Вы у нас недавно были!
— Да, я в декабре здесь рожала.
— А сейчас?
— А сейчас я маму навещаю…

А вот дядя и племянница лежат рядом, знакомятся. Он — чёрный, носатый и пока ещё бессмысленный. Она — светленькая, курносая, улыбается. Они одного размера. Через месяц он её перегонит.

У них много общих одёжек, и это создает путаницу. Средняя наша девочка с недоумением сообщает:
— Настя лежит в своей кровати и жутко похожа на Наума!
А это Наум неожиданно заснул в кроватке племянницы.

Они растут вместе. Они совсем разные. Он пронзительный, она басистая. Он порывистый, она аккуратная. Он рассеянный, она ловкая. Он скандальный, она упрямая.

Они соперничают. Года в три любили встать каждый возле своей мамы и объявить: «Это МОЯ мама! А не твоя!»

Они по-разному усваивают. У неё аккуратнейший почерк, у него — «курица лапой». Она читает обязательную страницу в день по складам и безо всякого интереса, он в это время поглощен «Легендами о короле Артуре», рядом лежит список, куда он коряво заносит имена героев: «Геновева — ево жена». Чтоб не запутаться.

Недавно дочка с внучкой стали жить отдельно. У нас стало попросторнее, но как-то пусто.
К счастью, мы ходим в одну школу, поэтому всё равно часто вместе. А по выходным теперь на день берём Настю в гости к Науму, на день Наум идёт в гости к Насте. Так всем удобнее.

Я думала, что так не бывает, а если бывает, то очень редко. Но теперь регулярно слышу: «Ой, и у меня дочка с внучкой ровесницы! Сейчас в одной группе институт заканчивают!» Или: «У нас в классе такие учились! Она ему: «Я твоя тетя, ты должен меня слушаться!”, а он ей: «Не буду, я тебя старше!”»

А на развивалках, куда мы ходим с трёх лет, никто разобраться в наших родственных связях не может, поэтому мы там значимся как «эти двойняшки».