У меня есть вопросы к опытным родителям. Не много. Но есть.

К хорошим, опытным, мудрым родителям. Так, по мелочи. Ну и глобально.

Самый простой вопрос: как вы ребёнка стрижёте? Я смотрю по сторонам и вижу: все дети стрижены. Как у вас получается бегать, ловить и стричь одновременно? Вы сначала расчёсываете, а потом стрижёте, или сначала стрижёте, что попадётся, а потом расчёсываете, что осталось? Мне просто интересно.

Ещё у меня два вопроса про литературу.

Как вы учите стихи? Моя младшая дочь разговаривает всего полгода. Ей два года и три месяца. Мы с ней стихи учим. Но никак не выучим. Потому что она шутит. Я ей подсказываю начало стихотворения: «Я люблю свою…», и она продолжает нараспев: «Какашку!» И смеётся. Что мне делать?

А старшая… Все вокруг твердят, что детям категорически нельзя давать эти ужасные современные детские журналы и низкопробную литературу. Что девочкам, которые хотят почитать о любви, вполне достаточно Пушкина. Потому что Пушкин — школа жизни. Что вы делаете, чтобы ваш ребёнок познавал школу жизни по Пушкину? Вот я у старшей всё время нахожу книжки про вампиров, про вампиров и про вампиров. А Пушкина чаще всего не нахожу. Даже если ей по программе надо.

Да что Пушкин. Она вообще проходит мимо классической русской литературы. Чего стоят её сочинения! Недавно ей задали тему: «Дубровский и Троекуров». Читаю, весьма сумбурно. Спрашиваю её: «Ты о каком Дубровском пишешь, старшем или младшем?» «Я ещё сама не поняла».

Я ведь не даю ей книжки про вампиров. Честное слово. Она сама их покупает или берёт почитать. Но как её заставить выбрать нужную школу жизни наконец? Или уже всё упущено?

Мне говорят, что с ребёнком надо разговаривать. Про Пушкина в том числе. Ненавязчиво, потихоньку, но регулярно. Я регулярно пытаюсь, ненавязчиво начинаю издалека. Но она сразу чувствует, к чему я клоню: «Мам, ты извини, мне сейчас некогда».

Я задала некоторые вопросы своей подруге Лене, у которой 8 детей. И она мне ответила: «Просто у тебя мало детей».

Ленины дети читают стихи, устраивают маме на день рождения спектакль и обожают, когда она поёт им на ночь.

А мои… Стоит мне запеть — а у меня очень неплохое сопрано, — либо одна, либо другая говорит мне: «Не пой, пожалуйста». И начинают горланить сами.

И учатся её дети очень-очень хорошо. Лучше всех.

А моя старшая… не очень хорошо учится. Могла бы лучше.

Она не хочет учить французский, потому что «он никому не нужен», и английский, потому что «просто не хочет». А на другие предметы у неё «нет времени».

И едят мои дети плохо. А Ленкины — отлично. Например, каши. Я своим даже не предлагаю. Бесполезно. А Ленкины — едят. Даже овсяную. Она просто раскладывает по тарелкам. И говорит: «Раз». Один наш знакомый мальчик, как услышал это «раз», так запихал в рот полтарелки каши. А когда Лена сказала «два», он запихал оставшуюся половину. Хотя терпеть не может овсянку. Что уж говорить о детях, которые на счёт «три» уже тарелки помыли.

Восемь детей — это, конечно, выход.

Только вдруг эти дети будут сидеть нестриженные, шуметь, читать про вампиров и говорить мне: «Извини, нам сейчас некогда». Все восемь?