С Игорем Белым мы знакомы очень давно, и все эти годы он не перестаёт меня удивлять своей кипучей энергией и многочисленными талантами. Например, ему достаточно выучить алфавит какого-нибудь языка, чтобы, прочтя на нём страницу текста, запомнить его в точности. Игорь всё время придумывает и организует что-то невероятное и прекрасное, но главный его талант — стихи и песни.

Маша Эндель: Ты помнишь, как и когда начал писать? А помнишь своё первое стихотворение?

Игорь Белый: Как ни странно, да. Стихи пишут почти все, но мало кто, насколько я знаю, может вспомнить свои первые опыты. Я имею в виду не детские речевые игры, которых у любого ребёнка навалом и о которых потом с удовольствием рассказывают мамы-папы-бабушки. А что-то уже более серьёзное.

До этого я пробовал сочинять музыку на стихи из книжек. Стараниями бабушки я ходил в музыкальный кружок при местном ЖЭКе и там постигал фортепианные премудрости. В шестом или седьмом классе я ставил раскрытый томик Рубцова или Киплинга на нотную подставку и пытался что-то насочинять на клавишах. Некоторые мелодии даже помню до сих пор.

Но это было так, не очень серьёзно. К поэзии я относился крайне настороженно — спасибо школе. Мне казалось, что стихи — это занудно, скучно, выспренно и малопонятно. Ну или совсем для малых детушек. На мне словно нарос такой защитный слой, не пропускавший поэзию внутрь, а уж подумать о том, что я сам когда-нибудь стану писать, я и вообще не мог.

В девятом классе мне сунули под нос Дмитрия Кедрина (причём так случайно сложилось, что с нескольких сторон одновременно) — и все эти комплексы осыпались с меня, как шелуха. Меня, что называется, пробило. А поскольку я к тому моменту уже научился кое-как бренчать на гитаре и пробовал петь всякую популярную авторскую песню, то и полез писать сразу песни.

Тот факт, что из меня, словно пуля, вылетел первый самостоятельный и осознанный стихотворный текст (пусть и песенный), меня поразил настолько, что я запомнил эту дату.

То, что тогда было написано, я так же помню.

Дождь или снег, снег или дождь —
Впрочем, ладно, не разберёшь…
Снег или дождь, дождь или снег —
Вот вопрос представляется мне:
Что я за человек?..

М.Э.: А тебе самому в детстве какие стихи и песни нравились? Можешь вспомнить свою любимую детскую книжку?

И.Б.: Как я уже сказал, в детстве я никаких стихов для себя особо не выделял. Конечно, я впитывал в себя всю хорошую детскую поэзию, но это было как воздух, неосознанно. Пушкин, Маршак, Барто, Чуковский и другие — эти знаковые книжки, на которых выросло уже не одно поколение. Песни — скорее те, которые звучали в мультфильмах середины — конца 70-х. И те, что были на пластинках у нас дома, например, «Бременские музыканты», «Голубой щенок»…

Любимых книг у меня было много, я вообще читал в детстве почти не прерываясь. Были такие, которые я постоянно перечитывал в течение многих лет. Одна из таких книг — «Волшебные перья Арарахиса» Александра Якубенко. Став взрослым, я её долго искал у букинистов и лет десять назад только нашёл. (А в нынешнем году она была переиздана в издательстве «Теревинф», но, увы, — с другими иллюстрациями.) Ещё пример таких вечных книг для меня — «Понедельник начинается в субботу» А. и Б. Стругацких, с рисунками Евгения Мигунова.

М.Э.: А что ты можешь посоветовать тем, кто начинает писать?

И.Б.: Ничего конкретного. У всех, кто начинает что-то создавать, очень разные поводы, цели и методы, и давать какие-то советы почти всегда бессмысленно. Порой и навредить можно.

Единственное — нужно не бояться. Не бояться, что получается на что-то похоже, что кто-то уже писал на эту тему, что неправильно поймут или поднимут на смех, не бояться критики — дельной или неумной, неважно. Не писать в стол, а проверять всё тут же на живых людях — читать, петь, отмечать реакцию. В общем, не бояться и не останавливаться.

М.Э.: А ты любишь путешествовать? Получается куда-нибудь выбираться?

И.Б.: Я по натуре хоббит-домосед. Путешествовать, однако, приходится и довольно часто — особенно, если зовут на какие-нибудь далёкие концерты или фестивали. Но это, скажем так, путешествия с вполне определённой целью, которая оправдывает тягости скитаний. Так, чтобы просто отправиться в дальние страны «посмотреть, как там живут», — это не для меня. Ну или на том конце должен быть близкий мне человек, который меня зачем-то очень ждёт.

Путешествовать вдвоём (и в большей компании), конечно, намного легче. Один я малоподъёмен. Хорошо, что в последние годы мы ездим вместе с Женей Славиной, с которой выступаем дуэтом.

Самое ужасное для меня — отправляться в одиночку в дальнюю дорогу вечером или на ночь глядя. По-моему, я даже читал где-то описание этого особого состояния — в такой ситуации захлёстывает совершенно неизбывная тоска, кажется, что все приметы неблагоприятны и ты уже никогда не вернёшься обратно.

Но позже, когда уже входишь в ритм дороги, становится проще. Тут тоже главное — не бояться и не останавливаться. В 2006 году мне довелось исколесить Америку с большими сольными гастролями — от океана до океана, и это была жёсткая и прекрасная школа.

М.Э.: Ты жил в Израиле, а потом вернулся в Москву. Скучаешь по Израилю? Не хотелось бы опять туда поехать? Тебе нравится в Москве?

И.Б.: Для того чтобы уехать и остаться жить в Израиле, нужно либо быть совсем маленьким, либо чётко осознавать свою эмиграцию: от чего уезжаешь или к чему стремишься. Так сложилось, что я не вписался ни в один из этих вариантов, оказавшись ровно посередине.

Мне было 19 лет, я только-только вылезал из родительского гнезда и уже готовился прыгнуть из него как можно дальше, раскорячив крылышки, и тут семья решила эмигрировать. А уж если ехать, так всем. Поскольку я тогда не особо понимал, чего хочу от жизни, то и не стал возражать.

Но прыжок у меня всё-таки состоялся — я по всем правилам вывалился из гнезда, честно бил перьями по воздуху и чирикал вовсю. Как только семья немного обжилась в Нетании, я уехал учиться в молодёжное поселение на границе с Египтом, потом перебрался в Иерусалим — поступать в университет. Поступил, надо заметить. Но оказалось, это не всё.

Я не разбился, выпав там из гнезда, но и никакой ветер меня не подхватил. Так, шлёпнулся на мягкие листья в той же кроне, пролетев совсем недалеко. Гуляй себе на здоровье, пол пружинит, еды навалом, что ещё надо?

Но я понял, что так не могу. И аккуратно, тайком пробрался по длинной ветке на самый её конец. А там холодный ветер свистит, и внизу дна у пропасти не видно. Я постоял, посмотрел — да и прыгнул.

Но, конечно, прыгнул в ту сторону, где знал хотя бы примерно, какие камни и снега. Ветер меня подхватил, замотал, но я уже понял, как это — встать на крыло. И осознал реэмиграцию по полной — от чего я отказался и почему вернулся обратно.

Наверное, я когда-нибудь съезжу в Израиль опять, но прежде проживу свою жизнь в своём городе — Москве.

М.Э.: Я знаю, что сейчас ты занят «Гиперионом». Расскажи, пожалуйста, что это?

И.Б.: Это долгая история. Так сложилось, что в начале века я постепенно понял: больше всего мне нравится издавать книги. Вместе с единомышленниками я сделал крохотное издательство — «Memories». И долгое время это было просто хобби, в свободное от работы время. Потом единомышленники устали ждать какого-то материального оправдания этой деятельности и плавно отошли от неё. И ещё долго я ковырялся в одиночку. А в какой-то момент подумал — ну ведь не может быть, чтобы я такой один был. Наверняка есть такие же издатели микроскопического размера, и надо бы нам как-то, что ли, вместе собраться.

И едва я это осознал, как случайно познакомился точно с таким же подвижником-безумцем. Он был не просто унылым одиночкой, клепающим томики малоизвестных авторов у себя на кухне. Это был Чеслав — человек, который на полном серьёзе собирался захватить Галактику и точно знал, что для этого нужно, по пунктам. Только никак не мог начать.

Вдвоём с ним мы сформулировали идею Гильдии Вольных Издателей — где все такие же исчезающе малые, никто никому ничего не должен, но все друг другу помогают. А чтобы легче было найти себе подобных, мы придумали и провели фестиваль «Бу!фест — буквы, звуки, цацки», на который нужный нам народ слетелся со страшной скоростью.

Прошло несколько «Бу!фестов», и мы поняли, что нужна постоянная база — такой клуб-магазин, где всё то же самое, что и на фестивалях, будет растянуто во времени. Так оно и произошло — у нас появился «Гиперион». Здесь есть и книги, и всевозможный хенд-мейд, и пластинки, и каллиграфические перья, и картины, и диски, и концерты, и мастер-классы… Мы сюда стаскиваем всё самое интересное, что только видим, и это абсолютно бесконечный процесс.

М.Э.: А есть ли в «Гиперионе» что-нибудь детское? Или он только для взрослых?

И.Б.: Почти четверть всего пространства «Гипериона» — стеллажи с детскими книгами. Издательства: «Самокат», «Розовый жираф», «Жук», «Тримаг», «Мелик Пашаев», «Издательский дом Мещерякова», «Китони», «Теревинф», «Компас-Гид», «Мироздание», «Мир Детства Медиа» и многие другие — наши друзья и коллеги по «Бу!фестам». А это и есть, пожалуй, все самые лучшие современные детские книги. И аудиокниги, кстати, тоже.

Отдельная полка — настольные игры. Есть совсем простые — для малышей, и есть сложные — с огромными полями, карточками и многогранными игральными костями. Есть и уникальные штуки — например, тройные шахматы. Однажды у нас проходил даже турнир по ним — и дети участвовали в матче наравне со взрослыми.

Отдельный шкаф — комиксы. Если честно, я предпочитаю этот шкаф обходить стороной — боюсь включиться в незавершённый гештальт собственного детства; утянет, как в чёрную дыру.

А кроме того у нас часто проходят детские спектакли и концерты, почти каждые выходные — мастер-классы для детей с родителями, бывают книжные презентации… С недавних пор у нас стоит большой картонный дом с окошками и трубой — дети туда залезают и раскрашивают его изнутри.

М.Э.: А можешь вообще рассказать о своих проектах для детей?

И.Б.: Их не так много. Собственно, я знаю только один. С 2005 года мы выступаем вместе с Женей Славиной дуэтом «Ойфн Вег» («На дороге»). Наша первая программа называлась «По дорогам еврейской песни». Вторая — «Гефилте лид» («Фаршированная песня»). Это такой музыкальный спектакль на стихи Овсея Дриза, Ренаты Мухи и других славных поэтов. Он даже не столько детский получился, сколько семейный. И как-то нас естественным образом после этого унесло в детские песни. Третий альбом — «Синерукие Джамбли». В нём звучат стихи Эдварда Лира, Алана Милна, Дины Крупской и др. Каждый месяц мы показываем эти программы в «Гиперионе», а ещё часто даём выездные концерты — в школах, детских садиках, мамских клубах и летних лагерях.

М.Э.: Во многих твоих стихах и песнях на мир смотрит как будто бы ребёнок. Как сохранить этот детский взгляд?

И.Б.: За сравнение с ребёнком, конечно, спасибо. Это мне лестно. Я и не знал про себя такое. Но потому-то вряд ли смогу ответить на этот вопрос — просто не знаю, как сохраняется то, чего я, видимо, никогда в жизни не терял.