Никто из советских отказников не знал, когда его выпустят. Однако каждый должен был быть готовым ехать в любой момент. Поэтому, даже если бы само решение об эмиграции не означало радикального разрыва с советской системой, подобное психологическое состояние, естественно, исключало какое-либо врастание в местную жизнь.

Отказники были авангардом советского еврейского движения, в котором принимали участие интеллигенты, выросшие в ассимилированных семьях. Все они возвращались к корням, как тогда говорили, а на самом деле — заново конструировали еврейскую идентичность.

Из воспоминаний Геулы Чернобыльской:

Понятно, что советские детские сады не устраивали не только религиозных отказников, которым нужно было кошерное питание для детей, но и многих их светских товарищей по несчастью. Людям, которые старались воспитывать своих детей в духе сионизма, казённые заведения с их враждебной идеологией и интернациональной атмосферой очевидно не подходили.

Некоторые отказники ограничивались домашним воспитанием. Однако для большинства решением стали подпольные еврейские сады и воскресные школы, возникшие в Москве в 70-е годы.

О таких садах и школах писали многие, но «Дети советского отказа» — первый сборник, полностью посвящённый этой теме. Среди его авторов — воспитатели и преподаватели, родители и их выросшие дети, и даже один дедушка — ветеран войны. Так что для полноты картины не хватает разве что отчётов или воспоминаний работников госбезопасности, «опекавших» отказников и их детей. А ведь им есть что вспомнить.

Создатели подпольных детских садов и школ нарушали сразу несколько советских установлений. Во-первых, о религиозном воспитании несовершеннолетних. Писательница Ирина Ратушинская вспоминала, что одна из её соузниц, Ядвига Беляускене, оказалась в лагере как раз по этой статье. Во-вторых, о порядке финансовой деятельности. Организаторы должны были закупать продукты, платить воспитателям и преподавателям — и всё, разумеется, без ведома фининспектора. Кроме того, деятельность отказников находилась под колпаком КГБ. Неудивительно поэтому, что едва ли не половина книги посвящена разнообразным и не слишком приятным контактам с органами.

Из воспоминаний Маши Брагинской, воспитательницы подпольного детского сада:

Однако сотрудники органов — всё же не главные герои сборника. Большая часть воспоминаний посвящена гораздо более важным и интересным вопросам. Например — как удавалось превратить в детский сад обычную двухкомнатную хрущёбу. Более подходящие помещения были просто недоступны. Или — как строились творческие занятия, позволявшие не только снять постоянный стресс, связанный с особенностями жизни в отказе, но и раскрыть потенциал детей. Надо сказать, что в последнем случае подпольное существование было скорее преимуществом: свободные от казённых рамок и инструкций, воспитатели еврейских садов могли творить и экспериментировать, делая вещи, которые в обычном садике были просто немыслимы, — например, они разрешали детям рисовать на обоях.

Однако главный акцент, разумеется, делался на развитие у детей еврейской идентичности. И тут педагогам и воспитателям нужно было решать сразу несколько проблем. Почти всё надо было делать с нуля: дореволюционные традиции иудейского воспитания были напрочь забыты. Да и вряд ли их можно было использовать в новых условиях. А зарубежный опыт и вовсе был недоступен. Так что всем приходилось импровизировать, создавая, как бы сейчас сказали, авторские уроки и программы.

Подпольные садики сразу столкнулись и с другой, характерной для еврейского образования, трудностью: большинство преподавателей еврейских предметов были людьми религиозными, тогда как дети были в основном из светских семей. Поэтому в каждом детском саду нужно было найти баланс между еврейским (читай — иудейским) воспитанием и пожеланиями светских родителей, которые на дух не выносили «мракобесия».

Разумеется, еврейское воспитание строилось от противного: всё, хоть немного связанное с советской идеологией или культурой, вплоть до невинных вещей вроде новогодней ёлки, вызывало порой резкое отвращение. Сейчас это может вызвать улыбку. Тогда, скорее всего, было неизбежно.

Оказалась ли эта подпольная система успешной? Ответить трудно, поскольку критерии успеха у всех разные. К примеру, некоторые преподаватели хотели поголовно обратить детей в истинную веру. Понятно, что они своей цели не достигли — многие дети и их родители так и остались нерелигиозными. Но еврейские садики и школы помогли решить проблему социализации, которая остро стояла перед большинством детей отказа, живших совсем не той жизнью, что их советские сверстники. И даже те выпускники, которые не приняли на себя «иго Торы и заповедей», сохранили искреннее уважение к еврейской традиции и культуре. А достичь такого результата, как известно, удаётся далеко не всем еврейским школам, даже работающим в куда более благоприятных условиях.