Детские писательницы — они какие? Правильный ответ — разные. Но что-то же должно их объединять, кроме клейма «детского автора». Теперь, когда я поговорила с Мариасун Ландой, мне кажется, что вот такие, очень честные и добрые — это самые правильные детские писатели и есть.

А шла я на встречу с автором повести «Крокодил под кроватью» с тайным умыслом -расспросить её не о воспитательных возможностях литературы, а о подпольных баскских школах.

Мне нравится сравнивать судьбы возрожденных языков; сама по себе возможность волевым актом воссоздать такую, казалось бы, живую и слабо контролируемую материю, как язык — завораживает.

Это сейчас мы читаем про то, как иврит из сакрального языка стал государственным, разговорным, не утратив своей сакральной сущности, и нам кажется — ну вот, вот, история недавняя, все предельно ясно: была семья Элиэзера Бен-Йегуды, его сын — первый носитель иврита, потом академии, первые школы в Палестине, изобретение слов, неодолимое стремление репатриантов обрести свою землю, где могли бы жить евреи со всего мира, объединенные языком Торы, — все это вместе и дало новую жизнь языку.

И мне хотелось, чтобы Мариасун Ланда, самый переводимый из современных баскских писателей, энергичная, с доброй улыбкой, какая-то очень собранная и в то же время спокойная, рассказала бы, в чем же особенность именно баскского культурного возрождения, и при чём тут детская литература. И оказалось, что личная история Мариасун напрямую и неслучайно связана с этой темой.

Мариасун еще в детстве решила, что станет писательницей. Но она родилась в такое время, когда образование можно было получить либо на испанском (баскский язык был под запретом), либо за границей. Она уехала в Париж и окончила там факультет философии, в Валенсийском университете — философии и филологии. Когда же вернулась в 24 года домой, то поняла, что хочет выучить баскский язык несмотря на все запреты.

Анна Школьник Вы решили выучить баскский язык, потому что уже считали его частью своей национальной идентичности?

Мариасун Ланда Да, конечно. Представьте, вот встречаешься со своим дедушкой, а он говорит на баскском, испанский знает плохо. И как же тогда с ним разговаривать? Так что нам оставалось играть в карты, мы садились и играли, там же много слов не нужно…

Историческая справка

А.Ш. Как вы стали детской писательницей?

М.Л. Я мечтала стать писательницей с юности, участвовала в конкурсах. Но когда я начала преподавать эускара детям 7-8 лет, оказалось, что для них нет литературы на родном языке. И я начала писать детские тексты потому, что они были нужны.

А.Ш. Можем ли мы считать язык возрожденным, если на нем появляется детская литература?

М.Л. Конечно. Это же фундамент. Но когда мы говорим о литературе, то не должны забывать про устную традицию. На баскском языке существуют богатейший фольклор и мифология, это древний народ, и у него эта традиция весьма богата. Однако письменная литература была очень скудная: когда на испанском уже был написан «Дон Кихот», на баскском появились лишь первые стихи… А сейчас на баскском языке выходит множество книг, и нынешнее молодые писатели уже не задумываются о том, что они пишут на эускара.

А.Ш. Мне показалось, что для вас очень важна европейская литература. Вот в «Крокодиле» есть что-то кафкианское.

М.Л. Да, я считаю, что баскская языковая традиция включает в себя все европейские тексты, а не только баскскую литературу, которая создавалась и в XIX, и в XX веке, до диктатуры и особенно в годы перехода к демократии. Вот вы сказали, что сюжет «Крокодила под кроватью» кафкианский. Конечно, это неизбежная ассоциация. Я же говорю, традиция — это все, что мы прочитали. Кафка — тоже часть нашей традиции. Серый служащий, живет серой жизнью в большом городе, в пансионе, тут точно есть Кафка. Ну и что? На нас влияет многое, другие тексты, другие языки.

Я, например, прочитала инструкцию к каким-то таблеткам, она была на испанском, потому что инструкции на баскском обычно не пишут. И в моей книге появилась пародия на эту инструкцию — на баскском, конечно же, это был такой момент важной для меня языковой игры.

Из книги «Крокодил под кроватью»

Букник-младший На кого вы ориентируетесь в детской/взрослой литературе?

М.Л. Вы знаете, я больше люблю говорить о своём творчестве, а не о влияниях или заимствованиях. Одиночество всегда было моей любимой темой. Одиночество, невозможность коммуникации, общения. Знаете, первую премию я получила за книгу про девочку, которая себя чувствовала очень одинокой, не очень любимой, и она подружилась с привидением, толстеньким, печальным, тоже изгоем среди призраков.

А.Ш. Сюжет «Крокодила» совершенно интернациональный. Он будет понятен читателю в любой более или менее развитой стране. А ваши другие книги? Есть ли среди них национально-окрашенные? Более «баскские»?

М.Л. Я пишу истории и я никогда не думаю, пишу я баскскую литературу или какую-то другую. Я чувствую свою идентичность, но я не делаю баскскую литературу. Хорошая литература не имеет ни границ, ни национальности. По большому счёту она не делится на детскую и недетскую.

Я вообще не хотела бы как-то ограничивать жанр, я просто писательница. Мне часто говорят, что «Крокодил под кроватью» не детская книга. Мне рассказывали, что некоторые психотерапевты прописывают ее своим пациентам, чтобы они учились вступать в контакт со своими страхами и проблемами. Я считаю, что литература прежде всего должна быть хорошей, а не детской или взрослой. «Крокодила» можно читать на разных уровнях понимания, потому что в нем они есть, эти уровни смысла.

Б.М. Должна ли детская литература воспитывать? В «Крокодиле» есть четкая мораль — нужно больше доверять своим чувствам, быть более открытым, человечным. Можно ли этому научить?

М.Л Всё, что должен делать писатель, — хорошо писать. И педагогический эффект зависит только от качества текста, как мне кажется. Вы говорите, в моей книге есть явная мораль. Для меня здесь нет явной морали, здесь очень открытый конец. Крокодил всегда будет у каждого, тут или там, надо вступать с ним в диалог. Делиться им с другими.

Б.М. А, вот об этом мы тоже хотели спросить. В финале «Крокодила» становится понятно, что крокодил не покинул главного героя навсегда, что он все равно вернется. Не слишком ли это безнадежно для ребенка? Или дети теперь не из пугливых?

М.Л. Я считаю, что детская литература — до 12 лет, потом — юношеская. Эта книга — юношеская, маленький ребенок может ее прочитать, но он там увидит просто сказку про крокодила.

Я думаю, это книга для тех, кто вышел уже из магической фазы жизни, она для тех, кто переживает формирование «я», с 12 по 14 лет. Она может читаться по разному, давать читателю разные ответы. Для меня главное в литературе -многозначность, из которой каждый выуживает свои смыслы.