Чёрный звонок-кнопка. Тяжёлая железная дверь. Мрачная лестница… Не зная, и не подумаешь, что, поднявшись, найдёшь самую что ни на есть разношёрстную и забавную компанию из цыплят, утят, Котов в сапогах, Иванушек Карабасовых и Красных шапочек более чем оригинальной наружности. Если только не прочтёшь надпись при входе: «Киностудия анимационных фильмов ООО «Стайер».

За этой дверью создаёт мультфильмы режиссёр, которого называют главным экспериментатором в мультипликации. Гарри Бардин — сценарист и продюсер, академик Национальной академии кинематографических искусств «НИКА», член Государственного совета по кинематографии при Министерстве культуры РФ, лауреат Государственной премии России и премии «Триумф».

2011 год для известного аниматора и созданной им студии — юбилейный. Недавно Гарри Бардин отметил своё 70-летие, а «Стайеру» исполнилось 20.

Букник-младший Мультипликацию принято считать детским направлением в киноискусстве. Но многие Ваши мультфильмы посвящены совсем взрослым темам.

Гарри БардинГарри Бардин Я не делю свою аудиторию на взрослых и детей. Во-первых, считаю, что дети гораздо больше могут понять и осмыслить, чем принято думать. Во-вторых, есть такая странность: дети вырастают. И если что-то зацепило их в детстве, то они придут, вернутся, посмотрят это ещё раз. Я рассчитываю на второй просмотр своих фильмов — не скрою. А взрослых я как бы возвращаю в детство, предлагаю им сыграть в мои «игры» и в процессе рассказываю им то, что рассказываю. Да, есть такой стереотип, что мультфильмы — это для детей, но это неверно. Есть семейное кино. В частности, могу сказать, что последний мой мультфильм «Гадкий утёнок» — как раз в этом жанре. «Чуча» — это тоже семейное кино. Его могут смотреть дедушка и внук, отец и сын.

Б.М. А «Кот в сапогах»?

Г.Б. У «Кота в сапогах» более социальная подоплёка. Ребёнку, который считывает только сюжет, понять его до конца сложно. Но взрослым понятны ещё и иносказания, им уже виден «подшёрсток».

Б.М. В последнее время появляются фильмы на стыке разных направлений — официально анимационные, но в то же время с эффектом игрового и документального кино, например, «Вальс с Баширом». Или «9,99 долларов», который, несмотря на гротескность персонажей, многими воспринимается как художественное кино с серьёзной и более чем взрослой подоплёкой. Как Вы относитесь к тому, что стираются границы между детским и взрослым, между мультипликацией и кино?

Г.Б. Я считаю, что мы не должны забираться на чужую территорию. У нас есть своя, ограниченная вымыслом, формой, покадровой съёмкой. И на ней мы должны работать. Когда мы влезаем в чужой огород, делаем «под натуру», мы проигрываем. То есть мы тщимся, стараемся делать кино, как натуральное. А ведь у нас есть гораздо более убедительное оружие, когда мы с помощью своих идей делаем какие-то вещи, которые нельзя передать обычной съёмкой, которые подвластны только нашей фантазии. Вот здесь мы можем выиграть.
Б.М. Вытеснит ли когда-нибудь компьютерная анимация рисованную или кукольную?

Г.Б. Думаю, что нет. Человек же изобрёл молоток в каменном веке, но им до сих пор пользуются, несмотря на наличие самых изощрённых инструментов. И я думаю, что ручная работа была и будет. А компьютер — ну, из него не надо делать фетиш. Он всего-навсего инструмент. Думаю, ручной работы на мой век хватит.

Б.М. Вы как-то сказали, что Вам приснилась тема «Конфликта», мультфильма о вспышке войны между спичками. А как пришла идея «Адажио» с его бумажными персонажами, похожими то ли на пингвинов, то ли на чиновников из гоголевской «Шинели»?

Г.Б. Придумал я сюжет «Адажио» не во сне, но потом ночью проснулся от того, что понял: в нём нет финала. Закончить просто вознесением Белого было бы неправильно, потому что тогда это стало бы иллюстрацией к истории Христа. Я не об этом делал кино. Я делал кино про серую толпу, и мне нужен был такой финал, который бы этому соответствовал. И вот в 5 утра меня подбросило от мысли, что нужно появиться Чёрному — для того, чтобы была понятна цикличность истории, а она такова, что серая толпа не любит как Белого, так и Чёрного. То есть она не любит всякого, кто не похож на неё. И этому непохожему уготована судьба Белого. В этом был финал для Чёрного… Вот тогда я понял, что засну. А проснулся я уже если не знаменитым, то, во всяком случае, с ощущением того, что меня Боженька поцеловал. Потому что идея была хороша.

Б.М. Сколько бумажных кукол и из какой бумаги было сделано для «Адажио»?

Г.Б. Я не считал… Там была массовка, основные персонажи, всего порядка сорока кукол, не более. Из бумаги самой простой. Кажется, датская была бумага, две пачки — белая и серая. Ну и чёрной немного.

Б.М. «Адажио» чем-то напоминает «Ивана Грозного» Сергея Эйзенштейна с его игрой вытянутых теней или японский театр… Какие вообще режиссёрские приёмы Вам интересны?

Г.Б. Нет, я не думал про тени Сергея Эйзенштейна. Вряд ли это на меня повлияло. Я люблю свободу более всего. Я должен быть абсолютно свободным в своём замысле, не привязываясь к чему-то — к цензуре ли предстоящей, к зрителю будущему, к своим коллегам, которым будет, возможно, трудно осуществлять мой замысел. Я свободен, когда задумываю сюжет. Потом уже не свободен, когда начинается конкретика съёмок, не свободен, потому что должен танцевать от размеров павильона, от количества мультипликаторов… Вообще, я в своих фильмах не люблю повторяться. Каждый раз мне нужно всё начинать с белого листа, как будто до этого ничего не было. Был у меня единственный сериал в жизни — «Чуча». Персонаж оказался настолько выгодным для мультипликации и настолько интересным в работе, что коллеги после первого мультфильма попросили меня придумать следующую историю. А после второй сказали, что Бог троицу любит, и тогда я придумал третью. Но обычно я этого не делаю. То, что уже сделано, найдено, мне неинтересно.

Б.М. А что Вы думаете о современных российских мультфильмах с богатырями — мультфильмах патриотических, православных, но сделанных по американским лекалам. Насколько сильно сейчас влияние голливудского кино?

Г.Б. Влияние сильное, особенно на зрителей. И продюсеры ориентируются на то, на что зритель уже «подсел». Они стараются попасть в чужой успешный след. Но попадание в след — это всегда как бы копия, это не оригинал. А мы должны искать свои пути, своё изображение, своё ощущение. То, что зритель находится под влиянием американского кино, — это плохо. Но гораздо хуже, когда под это влияние попадают наши продюсеры и режиссёры. Мы теряем своё лицо, когда пытаемся подражать.

Б.М. Говорят, в 1990-х годах в Вашу студию «Стайер» приходили рэкетиры, но Вы нашли с ними общий язык, потому что даже рэкетиры были когда-то детьми и смотрели мультфильмы… Пошли ли они Вам на уступки?

Г.Б. Они пришли грабить, а ушли благодарные за лекцию об искусстве, о киностудии и, уходя, сказали: «Мы были так рады с Вами познакомиться». На что я неискренне ответил: «А как я был рад…» Тут они, расчувствовавшись, спросили: «Можно мы приведём наших детей на экскурсию?» И тут я неосторожно бросил: «Как, ребята, вы ещё и размножаетесь?..» Ну, ничего, они привели детей, и я честно, как обещал, показал им студию. Больше они не приходили. Так что, видите, растопил я лёд грабежа искусством мультипликации.

Б.М. Быть одновременно художником и продюсером, наверное, очень сложно при нынешних финансовых проблемах?

Г.Б. Да, конечно. В России есть проблемы с прокатом, у нас нет возвратного денежного механизма. Прокат «Гадкого утёнка» мне просто загубили. Студия живёт, пока снимает. Она не зарабатывает на конечном продукте, к сожалению. Нам помогает Министерство культуры. Помогало, помогает и, надеюсь, ещё поможет. Но это неправильно, потому что мы, в принципе, должны кормиться от конечного результата. Должны продавать. Пока это не так. Министерство культуры отчасти финансирует наши проекты, а мне, как продюсеру, нужно добирать остальное. Это очень сложно. Этого я и врагу не пожелаю. Но унижения в этом нет никакого — прошу ведь не для себя.

Б.М. Действующие лица Ваших мультфильмов самые разнообразные — пластилиновые боксёры, спички-солдаты, верёвки-молодожёны, герои из проволоки… Какие ещё образы и из каких материалов Вы хотели бы воплотить на экране?

Г.Б. Если захочу — могу воплотить любые. Это я вам гарантирую. Идея для будущего мультфильма у меня есть. Но я пока рассказывать об этом не буду. У нас должно быть какое-то удивление при первом просмотре.

Б.М. Для Вас мультфильмы — профессиональное, серьёзное и, говоря Вашим языком, «многотрудное» дело. Обижаетесь, когда анимационные фильмы называют «мультяшками»?

Г.Б. Ну, как вам сказать… Конечно, если я шесть лет снимал «Гадкого утёнка», а его журналисты называют «мультик»… Какой это мультик? Для меня это «мультище». Шесть лет жизни. А впрочем, главное — чтобы смотрели.

Б.М. Мультфильмы-короткометражки считаются «неформатом», и телевидение их покупать не хочет. Но если смотреть не с коммерческой, а с детской точки зрения, то какой формат и вообще какие мультфильмы лучше воспринимаются маленькими зрителями?

Г.Б. Смотря какой ребёнок, сколько ему лет. Есть, например, американские мультфильмы для младенцев, которые только учатся воспринимать звуки и образы. Звучит облегчённый вариант музыки Баха, Моцарта, Бетховена, сыгранный на двух, трёх инструментах. Упрощённая аранжировка и оркестровка плюс какое-то плавное движение на экране. Это движение для младенца не вредное, не агрессивное, в отличие от тех клипов, которые он смотрит, вырастая. По-моему, прекрасно, когда младенец знакомится с хорошими образцами музыки и изображения. Есть целый цикл таких небольших мультфильмов, и, в принципе, это очень благородная идея.

Б.М. «Гадкий утёнок» — это полный метр, 75 минут. Трудность работы над фильмом увеличивается пропорционально метражу?

Г.Б. Конечно. Трудность работы над «Гадким утёнком» заключалась в том, что на шесть лет я был прикован к галере. Меня фильм не отпускал ни днём, ни ночью. Я стал заложником этого полного метра, я только этим занимался. Это очень выматывало. К концу съёмок я был «обнулён». Выложился. Весь коллектив, не только я. Конечно, это утомительно — держать в голове все 720 сцен фильма… Я знаю, что на студии Уолта Диснея есть ассистент у режиссёра, помощники режиссёра, вторые режиссёры, есть мультипликатор, который ведёт отдельный эпизод. Я же никому не передоверяю работу. Я целиком отвечаю за конечный результат. Доверяю только мультипликатору, который снимает, и оператору, который ставит свет и заряжает плёнку. Я всё держу в голове. Поэтому, конечно, фильм выматывает. Но это такая сладкая мука.

Б.М. Гадкий утенок, как танцовщик Большого театра, демонстрирует коду из «Лебединого озера», выполняя профессиональные балетные движения — фуэте, жете, причём учтены все нюансы, когда прыжок, например, делается раньше, чем разворачивается бедро… Как пластилиновые или рисованные куклы воссоздают траекторию человеческих движений?

Г.Б. Гадкий утенок повторяет движения Михаила Барышникова. В Интернете мы нашли видеосъемку с ним, и я выбрал те фрагменты, которые мне были необходимы, а мультипликатор просмотрел покадрово и повторил. Потому что я это показать мультипликатору не мог при всём желании. Для этого мне нужно быть хотя бы плохим Мишей Барышниковым. Я танцую, но не настолько, чтобы показать такие движения. Хотя обычно я всё показываю мультипликатору. Я — актёр по первому образованию, и мне это просто. Я всё играю, всё разыгрываю. И мультипликатору нужно только взять и повторить, иногда привнеся что-то своё. Танцы попроще — утят, цыплят — это я ставил.

Б.М. Какого размера были куклы в «Гадком утёнке»?

Г.Б. Маленький, новорождённый Гадкий утёнок — сантиметров 15. В пубертатный период — где-то 25. Лебедь около 35-40.

Б.М. В «Выкрутасах» сделанные из проволоки персонажи напоминают древнеегипетские рисунки, у людей голова и стопы направлены в одну сторону. В «Гадком утёнке» курица сидит на высокой пирамиде. Связь с Египтом случайна или нет?

Г.Б. Нет, специально я этого не держал в голове. Так получилось. Хотя я когда-то серьёзно изучал историю искусств. Вообще, образы героев в «Гадком утёнке» придумал художник Кирилл Челушкин. Он дал толчок для изображения. А потом уже Аркадий Мелик-Саркисян вёл эту картину как художник-постановщик при съёмках. Персонажи получились очень выразительными, мне кажется.

Б.М. Герои Ваших мультфильмов часто говорят голосами известных актёров — А. Джигарханяна, К. Райкина, М. Боярского, Ю. Рутберг… Профессиональному актёру озвучивание детским голосом и вживание в роль, например, Утёнка или Мамы-курицы даётся без труда? Или далеко не каждый известный актёр может работать в мультипликации?

Гарри Бардин и Владимир СпиваковГ.Б. Не каждый актёр способен на это. Как правило, здесь должен быть харáктерный актёр. Меня всё время просит Дима Харатьян, обижается, что я его не беру. Но пока не было случая… Харáктерный актёр более подвижен, внутренне подвижен, он может и так, и так, и так. Главное — правильно поставить ему задачу. Ещё я слышу, кто из актёров подойдёт мне по темпу, по индивидуальности. Когда зову, как правило, никто не отказывается. Ну, потом, это мои друзья. Владимир Спиваков сам напросился озвучить Петуха. Другу же не откажешь. И он пел, на мой взгляд, талантливо.

Б.М. А как Вы дождь делаете в кукольных мультфильмах?

Г.Б. Ой, это просто, очень просто. Но есть какие-то наши секреты, профессиональные. Однажды я во Франции показывал «Чучу». Там есть так называемый «Первый сеанс», когда детей двух с половиной — трех лет первый раз в жизни приводят в кино. Они идут уже подготовленные воспитателями: такая система развития, что к кино готовят. И я им показывал «Чучу». Ответственность огромная. Я понимал, что от меня зависит, как ребёнок следующее кино воспримет. После просмотра один мальчик всё задавал мне вопросы: «А как это летает, а как это падает?» — целую россыпь вопросов. Я его остановил: «Ты хочешь получить ответы на все свои вопросы?» Тут этот мудрец трехгодовалый сказал: «Нет, я хочу сохранить миракль» («чудо» по-французски). Он понял провокацию в моём вопросе и остановился. Чудо должно быть магией кино, и раскрывать «кухню» — не знаю, нужно ли это?

Б.М. А в мультфильме «Банкет» на столе были настоящие бутерброды с чёрной икрой и огурчики? Тут секрет раскроете?

Г.Б. Перемежалось — были и парафиновые, и настоящие. Откусывать парафиновые как-то не очень… У нас там и настоящая курица была. Технически это было очень сложное кино. Нужно было придумать, как всё это двигать. И стол, и стулья были настоящими, что для мультипликаторов было внове. Они привыкли двигать по миллиметрам, по десятой части миллиметра, по чуть-чуть. А эта «разлюли-малина», которую я предлагал, конечно, не вписывалась в представления мультипликаторов. Ну, ничего. Справились.

Б.М. Дольше всего Вы работали над «Гадким утёнком». А какой мультфильм был сделан быстрее всего?

Г.Б. Я придумал «Брак», и в процессе съёмок этого мультфильма ко мне пришла идея проволочных «Выкрутасов». И мы прямо перешли от съёмок одного фильма к другому, почти минуя подготовительный период. Вот тут был довольно быстрый процесс. Тот 1987 год был единственным, когда я снял сразу два фильма. Ну, и меня как бы Бог поощрил за это, я за «Выкрутасы» получил «Золотую пальмовую ветвь». За трудолюбие.

Б.М. Ваш последний фильм заканчивается словами: «Мы прощаемся с Гадким утёнком. Но не прощаемся с надеждой, что в каждом из нас живёт Лебедь. А иначе зачем жить?» Наверное, каждый рано или поздно задумывается над тем, для чего он живёт. Вы для себя нашли ответ на этот вопрос?

Г.Б. Так вот я об этом и говорю. И для меня это не вопрос. Это утверждение. Жить можно только веря, что каждый из нас — прекрасный Лебедь. Это в первую очередь. А потом уже надо найти его в себе. Тут молитва: «Дай, Господи, познать мне самого себя…»