Яков Гехт — организатор и директор первой демократической и свободной школы в Израиле (в городе Хадера).

Я встретилась с Яковом на конференции IDEC в Англии и расспросила его о международном движении демократического и свободного образования.

Для многих людей, в том числе и для меня, школьные годы были не самыми счастливыми. Несмотря на то, что я до сих пор с удовольствием вспоминаю о некоторых учителях, в целом школьный опыт был скорее отрицательный. А как у вас было со школой?

Яков Гехт: Мой опыт был ужасен. До двенадцати лет я не мог научиться писать и читать. Потом оказалось, что у меня дислексия. Я до сих пор с трудом пишу и читаю, особенно по-английски.
Очень часто на образовательных конференциях в Израиле я слышу, как люди шепчут друг другу: «Вы видели? Это тот самый директор школы, который не умеет читать и писать!» (Добродушно улыбается.)

Мои родители — иммигранты из Восточной Европы — сами плохо знали иврит и не могли мне помочь. Они разговаривали дома на идише.

Что же такое демократическое образование?

Я.Г.: Главная идея очень проста: люди не делятся на средних, успешных и неудачников. Люди просто разные. Каждый успешен по-своему. Если принять эту простую мысль, то получится, что главная задача школы состоит не в том, чтобы рассортировать детей по коробочкам — плохой, хороший, средненький, — а в том, чтобы помочь ребёнку найти свою сильную сторону.

Насколько сложно реализовать это на практике?

Я.Г.: Нужно отказаться от иерархической структуры: наверху директор, под ним учителя, а под ними — ученики. Необходимо отказаться от бесконечной конкуренции между школами: лучшие школы, худшие…

Понятно, что это свойственно человеческой природе: все хотят забраться наверх и попасть в заветные два процента успешных и благополучных. Для этого требуется затолкать остальных вниз. И уже в школе твой друг, твой одноклассник превращается в твоего противника и конкурента.

Мы пытаемся построить школу, где все учатся друг у друга, все друг с другом сотрудничают.

Возможно ли учиться в ситуации, когда нет никакого центра, никакой иерархии?

Я.Г.: Система знаний индустриальной эпохи требовала того, чтобы знание всегда шло в одном направлении: сверху вниз, от производителя к потребителю. Есть некие условные «университетские профессора» — производители знания, а все остальные, тем более дети, превращаются в пассивных потребителей. Эта система нам кажется устаревшей.

Демократическое постиндустриальное общество так работать не может. При демократии все должны быть участниками процесса обучения, знание должно идти во всех направлениях: и от учителя к ученику, и от ученика к учителю.

Для того чтобы по-настоящему успешно учиться, необходимо заинтересованное активное участие, свободный выбор ученика, а не пассивное наблюдение, усвоение и воспроизведение.

Нас действительно приучили думать, что люди делятся на гениев, тупиц и… просто хороших людей. Сложно представить себе, что мир может быть устроен иначе.

Я.Г.: Не стоит забывать, что ещё в XVIII веке мы жили в аграрном обществе. Большинство людей работали на земле. С XIX века мы вступили в индустриальный век.
Государственные школы появились примерно тогда же — сто пятьдесят лет назад. Они для того и были созданы, чтобы готовить людей работать на заводах. Их выпускники должны были быть послушны. От человека не требовалось творческого подхода.

Представьте себе пластиковый стакан. Его дизайн разрабатывали десять человек, и они получили за это большие деньги. Стакан штампует машина, а машиной управляют много китайцев, которые до сих пор живут в индустриальном веке, и все ещё очень плохо и бедно живут.

В прошлом нам нужен был один человек, который придумывал идею, а остальные должны были её выполнять. От исполнителей требовалось умение пассивно усваивать, запоминать и воспроизводить инструкции. Но чтобы придумать компьютер, нужно участие множества творчески мыслящих людей, способных договориться друг с другом, скоординировать усилия, работать вместе. Вот именно этому и учит демократическое и свободное образование.

Расскажите, пожалуйста, насколько успешно развивается свободное и демократическое образование в Израиле? Ведь Ваша школа в Хадере теперь уже не единственная в стране?

Я.Г.: Когда мы создали нашу школу, у нас почти мгновенно образовался лист ожидания в пятьсот человек. Но и сегодня, спустя много лет, желающих учиться в нашей школе гораздо больше, чем свободных мест.

За это время в Израиле появилось двадцать шесть демократических и свободных школ. Мы все очень разные и гордимся этим. Если бы все свободные школы были одинаковыми, организовывались бы одному и тому же плану, то мы бы решили, что люди, которые там работают, перестали думать и занимаются клонированием.

Однако общий принцип остаётся тот же: один человек — один голос. У взрослых и у детей голос одинаковый. Ученик сам решает, когда, с кем, где и чему он будет учиться.

Выглядит как история успеха!

Я.Г.: Сегодня один процент израильских детей ходит в свободные школы. В каждой такой школе примерно триста учеников.

У нас появился специальный педагогический институт в Тель-Авиве, который готовит учителей только для свободных школ. В нём одновременно учится пятьсот студентов.
Но самое главное, Израиль — это единственная страна в мире, где вы можете выйти на улицу и спросить у прохожего: «А что вы думаете о демократическом образовании?» Ответят вам очень по-разному: кому-то оно очень нравится, кто-то считает наше движение вредной глупостью, но израильтяне знают, что это такое. В нашей стране демократические и свободные школы — это не экзотика, а часть повседневной практики.

Как демократические и свободные школы могут повлиять на общую ситуацию в политике, экономике, науке Израиля?

Я.Г.: Я уверен, что положительно. Ведь «индустриальное» школьное образование, через которое проходит абсолютное большинство детей, определяет их будущую картину мира. Особенно ярко это видно по внедряемой повсеместно системе стандартизированных тестов (у нас в свободных школах, конечно, нет ни этих тестов, ни оценок). Пройдя такой обязательный текст, значительная часть детей остаётся на всю жизнь уверенной в том, что они не способны к тому, чтобы стать высококлассными специалистами, не способны к творческой работе.

Одновременно большое количество исследований показало, что всё, что проверяют эти тесты, — это умение их проходить. Ничего больше.

То есть чиновники от образования загоняют детей в некие рамки и убеждают учеников в том, что вне этих рамок никакого смысла в их талантах нет.

Это очень вредно и для социальной гармонии в обществе, и для гражданского взаимопонимания. Ну и конечно, это фактически неверно.

У нас в школе училось много детей, которые были признаны проблемными или непригодными в обычных школах. Эти дети не только успешно оканчивали нашу школу, но и добивались значительных успехов в обществе, становились учёными, бизнесменами, учителями.

Сейчас, кстати, многие наши выпускники работают у нас волонтёрами и помогают расширять наше движение.

Наша школа ставит перед собой задачу раскрыть в каждом ученике его уникальные возможности.

Кстати, почти всегда оказывается, что после того, как ребёнок, которого считали неудачником, обнаруживает, что, несмотря на то, что он плох в математике, он прекрасно рисует или отлично играет в футбол, через некоторое время он и в математике подтягивается.

Успешность ведь не абстрактная величина. Часто успешность — это производная от ощущений конкретного ребёнка и его ситуации.

Выходит, вы считаете, что всё можно исправить? Вы настроены оптимистично? Верите, что можно изменить всю систему?

Я.Г.: Да, я верю в это. Двадцать лет назад мы сидели в нашей школе в Хадере с несколькими друзьями, которых вы сейчас видите на конференции: Джери Минц, Давид Гриббл и некоторые другие. Мы решили начать международное движение Демократического и Свободного Образования, но все его участники помещались тогда за одним обеденным столом.

Сегодня на конференцию IDEC приехало пятьсот человек из сотни стран мира. Однако это не все участники движения, и нас становится с каждым годом всё больше и больше.