Когда вы начали писать, каким был ваш первый литературный опыт?

Анника Тор: Еще в детстве. Я писала, как многие в этом возрасте, — для семьи, для родственников, для знакомых. Потом, став немного старше, я все это забросила, потому что потеряла веру в себя как писателя. Но я начала вести дневник. Потом я вновь стала писать, но не просто прозу, а сценарии, драматические произведения, а также критические статьи о культуре.

Ваша тетралогия написана от лица ребенка. Почему вы избрали такую форму? Есть здесь что-то автобиографическое?

А.Т.: Этот роман нельзя назвать автобиографией, он написан не от первого лица. Это скорее исторический роман, а не биографический. Я намеренно выбрала такую форму повествования, потому что речь идет об уничтожении евреев. Если бы я начала писать от первого лица, это накладывало бы большие обязательства на меня и на саму форму выражения мыслей, поэтому я специально старалась быть более объективной.

За сюжетом вашей книги стоит чья-то реальная история или это некий обобщенный опыт?

А.Т: Мои книги основаны на реальных событиях. Во время Второй мировой войны Швеция приняла 500 еврейских детей, поэтому прежде чем начать работать с этим текстом, я встретилась с людьми, которые прошли через все это, читала их дневники и воспоминания. Таким образом, эта книга — обобщение вполне реального опыта.

А каким было ваше собственное детство?

А.Т: Я родилась в Швеции в 1950 году, уже после окончания войны. Родители моего отца из России, а мать приехала в Швецию из Лейпцига, когда ей было шесть лет. По папиной линии у меня там было довольно много родственников, потому что трое братьев и сестер отца эмигрировали в Швецию из России в середине XX века. Со стороны мамы у меня в Швеции почти никого нет. Многие живут в Израиле, США, Бразилии. А многие были уничтожены во время Второй мировой войны.

У вас в детстве была такая подруга, как Май?

А.Т.: Нет, такой не было. Май я выдумала.

Здорово. А у тети Марты был реальный прототип?

А.Т.: Нет, прототипа не было, но я в детстве встречала людей, которые были похожи на тетю Марту.

Прочитав ваши книжки, я подумала, что это, скажем так, не совсем детское чтение, потому что опыт, описанный в книге, очень болезненный. Как воспринимают ваши тексты юные читатели, что они говорят?

А.Т.: Я не думаю, что стоит избегать болезненных вопросов при разговоре с детьми. Другое дело, как к ним относиться и как на них отвечать. Мои книги разошлись большим тиражом 15 лет назад и продолжают издаваться до сих пор. Ни один ребенок из тех, с кем я встречалась, не усомнился в том, что эти книги ему по силам. Напротив, детям приятно, что с ними разговаривают серьезно. Я считаю, что литература — это хороший способ поговорить с детьми на серьезные темы. Одно дело, когда они узнают об уничтожении евреев из исторических книг, и совсем другое — когда они слышат эту историю от одного из персонажей, своего ровесника.

Есть ли разница между восприятием этой книги 15 лет назад и ее сегодняшним прочтением? Ведь тогда Швеция была более гомогенной, а сейчас в стране много эмигрантов разных национальностей.

А.Т.: Ну, я не думаю, что Швеция стала менее гомогенной за последние 15 лет, потому что беженцы начали приезжать гораздо раньше, еще в 80-е годы. Когда я писала свои книги, в Швеции это было уже вполне актуально. Но сейчас появилось много читателей, которые либо родились в других странах, либо оттуда приехали их родители. Поэтому, когда я прихожу в школу и разговариваю с детьми, многие узнают себя в героях книги.

Сцена, в которой Штеффи и Нелли проходят обряд крещения и их принимают в протестантскую общину, довольно драматична. Это было распространенной практикой в те годы?

А.Т.: Ну, это случалось. Собственно, рассказ об этом я впервые услышала от человека, который сам пережил подобное. У нас была такая организация — Шведско-израильская миссия. Когда решался вопрос о принятии ребенка в Швецию, эта организация требовала, чтобы он был крещеным. Ну, наверное, примерно пятая часть действительно были крещеными.

После выхода в свет взрослой книги о детстве мальчика с похожей судьбой в Швеции было много дискуссий. Он попал в страну как раз через Шведско-израильскую миссию, и ему пришлось принять христианство. Это документальное свидетельство. Автор книги — Элизабет Осбринк*. Я думаю, что будет правильно упомянуть ее в нашем разговоре.

Весной я встречалась с Мони Нильссон, ее мама была среди этих детей. У меня сложилось впечатление, что многие из них оказались очень талантливы. Они стали писателями, журналистами, драматургами. Кого из них вы могли бы назвать?

АТ: Вы правы. Мони Нильссон — мой хороший друг, и она мне рассказывала о том, что ее мама была очень удивлена и обрадована, когда узнала о публикации моих книг. Сама она писала о событиях того времени в сказочной форме, это своего рода аллегория, другой жанр. Как я уже сказала, мои родители не были среди тех пятисот детей, они приехали раньше со своей семьей, так что эта история ко мне не совсем напрямую относится. Из тех детей, которые приехали в Швецию, некоторые уехали после войны в США, Израиль, но многие остались, и почти все они стали достаточно успешными людьми. В частности, один их них стал очень известным режиссером, его зовут Макс Гольдман, он известен под псевдонимом Маго.

Кто из писателей в шведской литературе вам особенно близок?

А.Т.: Я назову одно имя — Черстин Экман. Это шведская писательница, у которой очень красивый и правильный язык, но при этом язык для нее не самоцель, главное — это сюжет. И для меня то же самое: я стараюсь писать так, чтобы повествование увлекало читателя, чтобы он был захвачен происходящим, отождествлял себя с персонажами, при этом реагировал на них как на живых людей, мог бы и обидеться, и разочароваться.

Я только начинаю знакомиться с современной шведской детской литературой. До определенного момента у нас были переводы лишь Астрид Линдгрен и Туве Янссон. Я считаю, что это лучшая литература для детей, и сами шведы мне кажутся очень симпатичными людьми. Что вы можете сказать о шведском опыте воспитания детей? Я думаю, что отношение к детям у вас в стране как-то связано с детской литературой.

А.Т: Да, у нас уже давно развито вполне либеральное отношение к детям и либеральное образование. В начале XX века было написано педагогическое исследование, которое до сих пор очень актуально. Его автор — Анна Сандстрэм. Я, конечно, не хочу сказать, что ее идеи уже 100 лет являются общими для всего шведского общества, но они постоянно присутствуют, как зернышки, которые постепенно прорастают.

Нам вообще очень повезло. После Второй мировой войны у нас появилась целая волна детских писателей, самые известные из которых та же Астрид Линдгрен и Туве Янссон, которая все равно шведская писательница, хотя и жила в Финляндии. У них были вполне радикальные взгляды на то, как следует воспитывать детей. И, что очень важно, благодаря этим взглядам, общество стало смотреть на детей не как на маленьких дикарей, которых надо постоянно обуздывать, а как на маленьких людей со своими чувствами и потребностями — в частности со своими культурными запросами. Кроме того, Астрид Линдгрен не только писала книги, она еще участвовала в общественных дискуссиях по воспитанию детей, и ее роль в запрете физических наказаний была очень велика.

Все эти авторы — женщины, а как насчет детских писателей-мужчин?

А.Т.: Ну, если так смотреть на общество, у нас довольно ровное распределение между мужчинами и женщинами среди писателей, которые занимаются именно детьми. Сейчас мы приехали вместе со Стефаном Кастой, которого очень любят и маленькие читатели, и подростки. Его прекрасная книжка в картинках «Какого цвета мистер Лис?» есть теперь и на русском. Наоборот, это знак нашего равноправия в обществе. Я думаю, что ребенку нужны оба родителя — и в жизни, и в литературе.

* Речь идет о книге Элиcабет Осбринк «И в Венском лесу остались деревья» (Elisabeth Åsbrink «Och i Wienerwald står träden kvar»). В этом году Элисабет Осбринк получила за этот роман главную литературную награду Швеции — премию Августа.

Букник-младший благодарит издательство «Самокат» за помощь в организации этого интервью.

Фото Елены Волковой