Жила-была кухонная занавеска. Легкая, кружевная. Хорошая у неё была жизнь! Целый день глазела она в окошко на прохожих, болтала с фиалками на подоконнике, смотрела, как мама готовит ужин, заодно впитывала запахи вкусных блюд.

А больше всего занавеска любила слушать неспешные застольные разговоры по вечерам.

Так прошла зима. А весной, перед Песахом, мама стала мыть окна. Занавеску сняли и отправили в стирку.

В стиральной машине занавеска познакомилась с разным бельём. Когда всех развесили сушиться на верёвку, стала занавеска хвастать перед простынками, какая у неё славная и интересная жизнь. Простынки молчали. Ну что интересного в жизни у простынки? Лежишь в комоде в тесноте и темноте… И даже когда дождёшься очереди застелить постель, всё равно скучно: хозяин спит ночью, как бревно, да ещё одеялом накроется – и не видать ничего. А у занавески вон сразу – и окно, и фиалки, и радио иногда на весь день включают! Да-а-а-а…

Но тут мама повесила сушиться… брюки! Послушали брюки, как хвастается занавеска, – и давай рассказывать про свою жизнь: про заутюженные острые стрелки; про утреннее метро; про мамину работу; про весенние лужи и летние одуванчики; про походы в гости, музей и театр; про пятно от шоколадного мороженого, которое еле-еле отстиралось; про отпуск у моря; про то, что на следующей неделе их отнесут в ателье, чтоб подшить новой атласной лентой… Занавеска сморщилась и пожелтела от досады. И теперь ей прямая дорога на дальние антресоли, а потом на дачу, на окошко в чулане, где молчуны-пауки по углам дремлют, да солёные огурцы смотрят сквозь стеклянные бока банок.

А еще на верёвке висели трусы… Но они про свою жизнь рассказывать отказались!