В каждом музыкальном театре живут инструменты. Их очень много, и все они разные по размеру и по характеру.
Примы оркестра, безусловно, скрипки – модницы и капризули. У каждой есть свой кожаный футляр с бархатной подкладкой, мешочек с янтарной канифолью, смычок и специальная подушечка. Подушечка нужна затем, чтобы подбородок музыканта ни в коем случае не касался изнеженной скрипки! Это может ей повредить.
У каждой скрипки обязательно есть собственный музыкант. В чужих руках скрипки поют очень неохотно и часто фальшивят.
Ни одна уважающая себя скрипка никогда не останется ночевать в оркестровой яме, пусть даже и в футляре – вот еще! При малейшей фамильярности скрипки обижаются и вредничают, а музыкантам подолгу приходится их настраивать и смиренно извиняться.
Альты хоть и похожи на скрипки, однако главные роли достаются им не часто. Голос у них не такой звонкий – более низкий, задумчивый. Но у альтов, как и у скрипок, есть футляры, смычки и собственные музыканты.
Виолончель гораздо больше скрипок и альтов. Она такая огромная, что музыкант не может держать ее на плече. Поэтому виолончели приходится стоять на своей изящной ножке. Она, как балерина, покачивается в такт музыке, а исполнитель осторожно её придерживает. Виолончель стала бы настоящей звездой танца, но музыкант всегда сидит рядом на стуле и не даёт ей пуститься в пляс!
Вот контрабасу в этом отношении повезло – музыкант играет на нём стоя. Они были бы ещё больше похожи на танцующую пару, если бы контрабас не был таким грузным. Но толстяк не собирается худеть – ведь его густой голос зависит от размера. Контрабас добродушно посмеивается над виолончелью, которая вздыхает о несостоявшейся карьере танцовщицы.
У контрабаса тоже есть свой футляр, но он часто остаётся ночевать в оркестровой яме, чтобы пошушукаться с арфой.
Арфа очень переживает из-за своего роста, постоянно сутулится и опускает голову. И, между прочим, совершенно зря. Ведь она представительница самого древнего музыкального рода! Её бабушка – знаменитая лира, главный символ искусства и поэзии. Но застенчивая арфа всё равно жмётся в угол, чтобы никому не мешать.
А ещё в оркестровой яме рядом с контрабасом и арфой постоянно проживает целое семейство ударных. Несмотря на свое грозное название, они совсем не драчливы. Наоборот – бьют как раз их.
Главные в этой семье – барабаны. У каждого из них особенный голос. Стучат по барабанам палочками или просто руками. А иногда их щекочут специальными щеточками, и тогда барабаны не гремят, а шелестят – хихикают. У барабанов полным-полно медных кузин и кузенов – тарелок и тарелочек, треугольников, бубенчиков и колокольчиков.
Если театр – еврейский, то среди инструментов обязательно будет кларнет. Кларнет всё время соревнуется со скрипкой за звание самого еврейского инструмента. Он умеет плакать и смеяться, вздыхать и хрипеть, дрожать и скользить. Кларнет страшно гордится своим искусством подражать человеческому голосу.
Скрипка не может позволить, чтобы её отодвигали на второй план, поэтому часто начинает спорить с кларнетом прямо во время исполнения песни или танца. К счастью, слушателям в такие моменты кажется, что инструменты просто подпевают и помогают друг другу.
Инструменты в еврейском оркестре должны уметь не только играть, но и делать «крехтц». Этот звук действительно больше всего похож на кряхтенье или жалобный выдох. Научиться издавать «крехтц» может практически каждый инструмент. Но только не ударные – как бы они ни старались, получается все равно грохот или шелест.
Еврейский оркестр называется клезмерским, а музыканты – клезмерами, от древнееврейского слова «кле-земер» – музыкальный инструмент. Клезмеры играют не только в театре, но и в домах, и на улицах. Без них не обходится ни один еврейский праздник.
Все музыкальные инструменты в любом оркестре – еврейском или симфоническом, – несмотря на свои особенные вкусы и характеры, беспрекословно слушаются главного человека – дирижера. Только поэтому у них, таких разных, получается одно общее чудо – Музыка.
Версия для печати
