Исаак Башевис Зингер — знаменитый еврейский писатель, автор серьёзных и грустных рассказов для взрослых. А ещё Зингер писал для детей.

Он сам говорил, что никогда не собирался стать детским автором. Его уговорила одна женщина, Элизабет Шуб. Мисс Шуб была редактором Зингера и считала, что из него получится отличный детский писатель. Так оно и вышло.
Знаете, почему детям нравятся рассказы Зингера? Потому что даже всем известные притчи он умеет подать с какой-то неожиданной стороны. И вообще, слышишь эту историю как будто в первый раз. И праведники у Зингера выглядят вроде бы обычными людьми, как мы все. Обычными, да необычными.

Скоро в серии «Кешет» издательств «Книжники» и «Текст» выйдет сборник детских рассказов Исаака Башевиса Зингера. Вы узнаете про Мазла и Шлимазла, про детство Шлойме, Эсфирь и Мойше, про Лота и его жену, про рабби Лейба и колдунью Кунегунду, про попугая по имени Дрейдл и про многих других.

А пока можете прочитать одну историю про мальчика из рассказа «Канун Хануки в Варшаве».

…Мы прошли всего несколько минут. Я думал, что забрел страшно далеко от Крохмальной, но вдруг увидел её снова. Мне хотелось убежать от этого человека и от своей лжи, но он крепко держал меня за руку.
— Не надо стыдиться, мальчик. Бедность — это не порок.

Он повёл меня в ресторан, мимо которого я уже проходил сегодня. И летом, и зимой рядом с ним на улице веяли запахи жареного лука, чеснока, мяса, супа и пива. По вечерам там играла музыка. Мама однажды говорила при мне, что там подают некошерную еду и что хозяину покровительствуют бандиты, воры и всякий сброд. Один деревенский парень там съел на спор целого жареного гуся. Он уже собирался проглотить последний кусочек, но тут ему стало так плохо, что его увезли в больницу. И вот я сам оказался в этом ресторане.

Пол там был выложен белыми и черными плитками — как шахматная доска. За столами, застеленными красным, сидели крепкие мужчины и полные женщины. Одни ели варёное мясо, другие пили пиво из больших кружек. Горели газовые фонари. Официанты в белых передниках проносили над головами едоков большие подносы с тарелками. Из соседнего зала — а их было несколько — доносились пение, звуки аккордеона, аплодисменты.
Человек, который привел меня, не мог найти столика. Он стоял, прижимая меня к себе, и повторял, ни к кому не обращаясь:
— Сирота. Чуть не попал под трамвай. Голоден, бедняжка, замёрз. Дайте ему поесть, совершите доброе дело.

Он просил для меня. Я снова попытался вырваться, но он крепко держал мою руку. На стенах висели красные гобелены и зеркала, из которых на меня смотрело множество моих отражений. Дородная женщина подошла к нам и спросила моего благодетеля:
— Где вы поймали этого мальчугана? Что он натворил?
— Натворил? Ничего он не натворил. Это бедный сирота, он хочет есть.
— Сирота? Это сын нашего раввина. Родители его живехоньки, только сегодня я видела его мать в лавке у мясника.
— Да? А мне он сказал, что сирота и его дед — носильщик…
— Носильщик? Спятил он, что ли?
Мой благодетель так смутился, что отпустил мою руку. Я бросился прочь и спустя мгновение снова оказался на улице.

Я с трудом узнал её. Мой брат Иешуа часто рассказывал мне о Северном полюсе и о том, что ночь там длится шесть месяцев. Сейчас наша Крохмальная улица будто превратилась в Северный полюс. Целые башни, курганы, горы снега лежали на сточных желобах. Пешеходы тонули в снегу. От уличных фонарей тянулись туманные дорожки. На низком фиолетовом небе не было ни Луны, ни звезд. Я почти бежал, боясь, что мой спаситель догонит меня и накажет за обман. Сколько же я сегодня нагрешил! Скоро мои родители узнают, что я обманул прохожего и прикинулся сиротой, узнают, что помощник учителя отпустил меня домой одного и я потерялся. Мальчишки в хедере станут дразнить меня, придумают новые клички. Помощник учителя возненавидит меня.

Я вдруг вспомнил историю, рассказанную мне Иешуа, — историю о мальчике, который потерялся, когда на Пейсах его послали отворить дверь пророку Илие. Много лет спустя он вернулся домой уже взрослым человеком, профессором. Он пешком ушёл из города, где жили его родители, в Варшаву и дальше, в Берлин. Богатые люди помогли ему получить образование.
Вот как я должен поступить — я тоже убегу из дому! Я прочту все книги о Солнце, Луне и звездах. Я узнаю, откуда взялись горы, реки, океаны и Северный полюс. У моего отца на всё был один ответ — их создал Бог. Он хотел, чтобы я учился только по религиозным книгам. Но в светских книгах было, очевидно, много других объяснений.

Иешуа часто говорил о науке. По его словам, в хедере о ней ничего не знают. Он рассказывал о телескопе, через который можно разглядеть горы и кратеры на Луне. Ведь мы уже в Варшаве, так что мне осталось только добраться до Берлина. Я знаю, что поезд в Германию уходит от Венского вокзала. Я просто пойду по рельсам и так доберусь до Берлина. Но что станет с родителями, если я не вернусь домой?

А как же Шоша? Я буду ужасно по ней скучать. Тут мне в голову пришла невероятная мысль: может, Шоша убежит вместе со мной? В приключенческих книжках я часто читал о мальчиках и девочках, которые влюблялись друг в друга и убегали из дому. Те, правда, были постарше, но я ведь тоже любил Шошу. Я думал о ней днем, она снилась мне ночью. Мы вместе будем учиться в Берлине, а когда я стану профессором, мы поженимся и вернёмся в Варшаву. Вся Крохмальная улица выйдет встречать нас. Моя мама, плача, обнимется с Шошиной. К тому времени все, конечно, уже забудут, что я сегодня натворил. Мальчишки из хедера, которые сегодня дразнили и обзывали меня, придут ко мне и попросят научить их разным наукам и философии…

Я дошёл до ворот дома десять по Крохмальной улице, но вместо того чтобы пойти домой, повернул к Шоше. Мне надо было поговорить с ней. Я стал просить Бога, чтобы она была дома одна.

Её отец работал на складе, а мать часто уходила за покупками на рынок или посплетничать к сестре. На этот раз удача улыбнулась мне. Я постучал, и Шоша сама открыла дверь. Увидев меня, она, кажется, испугалась:
— Ой, какой ты! Белый, как снеговик!

В кухне у Шоши было тепло, и я стал быстро рассказывать ей свой план. Она присела на скамеечку. Она была беленькая, голубоглазая, с косичками, очень бледная. Моя ровесница, Шоша казалась пятилетней. Она играла в куклы и плохо училась в своей польской школе, почти не умела читать и считать. Когда я предложил ей бежать вместе со мной в Берлин, она невозмутимо выслушала меня и спросила:
— А что мы будем есть?
Я был ошеломлён. Я совершенно забыл, что людям надо есть. Подумав, я сказал:
— Возьмем еды из дому.
— А где мы будем спать?

Я не знал, что ответить. Дорога до Берлина, без сомнения, займёт много недель. Летом можно спать на улице, но зимой так можно и замерзнуть. На миг я застыл, поражённый своей глупостью и мудростью Шоши. Вдруг открылась дверь, и вошла моя мама, а за ней Гиндл, моя сестра.

— Ну, что я говорила? — воскликнула Гиндл. — Вот он!
Мама растерянно уставилась на меня:
— Так вот ты где. Мы два часа тебя искали, я Бог знает что передумала… Негодный мальчишка! — взорвалась она наконец.
Негодник — это было почти то же, что и мятежник, вероотступник, и теперь, согласно Торе, родители должны были отвести меня к городским старейшинам, а те приговорят меня к побитию камнями.

— Мы ждали тебя, чтобы благословить ханукальные свечи, — сказала сестра.
— Где ты был? Помощник учителя не привёл тебя домой? — спросила мама.
— Привёл.
— Когда? Где ты был целых два часа?
— Он только что вошёл, — сказала Шоша.
— Где ты бегал, когда на улице такая метель? Почему не пришёл домой?
— Он хотел, чтобы мы отправились по рельсам… — сказала Шоша. Она не ябедничала, просто не понимала важности всего происходящего.

Сестра рассмеялась:
— Он хотел убежать с малышкой Шошей! Он влюбился!
— Не смейся, Гиндл, не смейся! — воскликнула мама. — Этот мальчишка сведёт меня с ума!
— Посмотри на него, он же белый, как мел, — заметила сестра.
— Пойдём! — сказала мама.

Она схватила меня за воротник и повела к двери. Я заслуживал сурового наказания, но отец, увидев меня, только засмеялся и сказал:
— Я ждал тебя, чтобы благословить ханукальные свечи. У меня есть для тебя подарок.
— Никаких подарков, — сказала мама. — Он всё это время был на улице, на холоде. Ты даже не спросишь, где я его нашла! — попеняла она отцу. — У нашей соседки, Башеле!
— Кто эта Башеле? — спросил отец.
— Жена Абрама Кауфмана.
— А что он там делал?
— У них есть дочь, маленькая дурочка, и он хотел бежать вместе с ней.

Отец поднял брови:
— Даже так? Ну, ладно, сегодня же Ханука. Не будем портить праздник.

По случаю праздника отец облачился в шёлковый сюртук. Горела люстра. На столе стоял ханукальный подсвечник, ханукия, с красной свечкой — её называют служебной — в специальном отверстии.
Отец налил оливкового масла и стал возиться с фитилём. Он произнёс благословение и зажёг первую свечу от служебной. Отцовская рыжая борода сверкала, как пламя. Из кармана он достал молитвенник в деревянном переплёте. На лицевой стороне переплёта была выжжена Стена Плача, а на задней — пещера Махпела.
Он сказал:
— Этот молитвенник — из Святой земли.
— Из Святой земли?

С радостью и трепетом я взял книгу в руки. Никогда прежде я не держал в руках ничего, пришедшего из этой далекой священной страны. Казалось, от молитвенника исходят ароматы смокв, фиников, гвоздики, плодов рожкового дерева, кедров. Все истории из Библии вдруг всплыли в моем мозгу: о Содоме, Мертвом море, могиле Рахили, снах Иосифа, о лестнице, по которой ангелы спускаются с неба и поднимаются обратно, о царе Давиде, царе Соломоне, царице Савской.
Моя сестра Гиндл сказала:
— А за что ему подарок? — и добавила: — Так всегда, худший пёс хватает лучший кусок…