…Мы все шли вдоль стены, фонарики освещали четырьмя светлыми кругами вокруг ровный твёрдый пол. Я направил луч вверх и увидел свисающую с потолка длинную белую сосульку. Почему-то я ей обрадовался.

 — Сталактит, — громко сказал я, показывая на потолок.
— А может быть, наоборот, сталагмит? Я сколько ни пытался, так и не запомнил, какие из них сталактиты, а какие сталагмиты. Знаю только, что если сверху свисает сталактит, то снизу ему навстречу обязательно растёт такой, только называется сталагмит, или наоборот.
— Обязательно, — сердито сказал Сабир. — А где же тогда второй, который навстречу, если обязательно?
— Не знаю, — сказал я. — Может быть, кто-нибудь разрушил его.
— А разрушенный тогда где?
— А я откуда знаю! Унесли, наверное, с собой.
— Через эту щель, что ли?
— Значит, здесь ещё один выход есть.
— Держи карман шире, — фыркнул Сабир. — Ты что, не чувствуешь, как здесь тепло? Был бы выход, сейчас мы дрожали бы от холода. Забыл, что снаружи делается?! А ты откуда про эти знаешь… как его?
— Сталактиты и сталагмиты?
— Про них.
Надо же было мне лезть с этими сосульками! Сабир ведь терпеть не может, когда при Каме выясняется, что он чего-то не знает.
— Да ты тоже знаешь, — сказал я, — просто забыл, наверное… Помнишь, мы по географии проходили?
— По географии, — хихикнул Алик. — По географии он всё знает. Что какого цвета — всё может рассказать.
Сабир тоже хмыкнул, он-то ведь точно знал, что Кама не поймёт, в чём дело, она же не из нашей школы.
— А мне почему-то показалось, что мы их по химии проходили, — сказал он. — А ты молодец, память у тебя на пустяки хорошая. А ты, Кама, знала про них?
— Ничего я не знаю, — сказала унылым голосом Камка. — Я спать хочу.
— Ты ещё немного потерпи, — сказал Сабир. — Мы… — Он так и не договорил, потому что в этот самый момент Кама закричала так, как будто бы её режут ножом.

Она бросилась к нам — ко мне и Алику, мы рядом в это время стояли, — вцепилась в нас, и сама вся дрожит ещё сильнее, чем на тропинке, когда мы замерзали. Я сперва подумал, что она в темноте напоролась на что-нибудь острое, по-моему, и ребята так подумали. Мы спрашиваем, что случилось, а она уже даже не дрожит, а трясётся всем телом, и ещё в темноте слышно, как у неё зубы стучат, но молчит. Потом на секунду перестала стучать зубами и говорит таким голосом, как будто ей кто-то горло сжимает.
— Там скелет спрятался! — пальцем показывает, а сама боится в ту сторону голову повернуть. — На меня смотрел.

Перепугался я страшно. И ведь знаю, что никакие скелеты на человека смотреть не могут, а уж в пещере прятаться и подавно, знаю, что Камке, конечно, привиделось это, а всё равно жутко стало — никакими словами не передать. Стою и чувствую, как руки и ноги у меня похолодели. По-моему, Алик тоже испугался, я это почувствовал, когда он заговорил:
— Это тебе показалось. Я тебе точно говорю — показалось. — А у самого голос дрожит.

Один Сабир не испугался. Ни капли не испугался.
— Сейчас посмотрим, какой это там на тебя скелет смотрел.
— И повёл фонарём в ту сторону, куда Кама показывала.

И тут мы все трое заорали изо всех сил — Кама, я и Алик.
Он, правда, потом говорил, что не кричал, но мы все слышали, как он заверещал от страха. Я сам слышал своими ушами, как он сперва закричал, а потом сказал дрожащим голосом: «Мамочка!» Но громче всех, что правда, то правда, заорал я. Сразу после того, как закричал, я хотел куда-нибудь убежать подальше, куда глаза глядят, даже рванулся с места, но сразу же остановился. Вокруг, куда ни глянь, была темнота, я её уже боялся самым жутким страхом. Весь этот шум поднялся из-за того, что мы все одновременно видели скелет, и он тоже смотрел на нас и улыбался.

 — Эх вы, — сказал Сабир, — скелета испугались. Идите, идите сюда, не бойтесь. На этом скелете какая-то форма надета. Мы подошли ближе, хотя и очень не хотелось, и все трое направили свет фонарей на скелет. Он сидел на земле, привалившись спиной к стене. Теперь нам стало ясно, что мы видели только череп скелета, потому что он был одет в остатки какой-то формы вроде комбинезона, но с погонами. Из рукавов высовывались белые кости рук. Мы посветили по сторонам и увидели, что здесь устроено что-то вроде мастерской. По стенам стеллажи, ящики всякие сложены на полу. И на всех на них какие-то надписи на совершенно непонятном языке. Мы в школе английский проходим, а Камка французский, но никто из нас даже приблизительно не мог понять, что они означают.
Попадались отдельные слова: «maschine» и «motor», а эти слова на всех языках одинаковые. А потом Алик ещё одно знакомое слово увидел, оно было написано на дверце большого шкафа, который висел на стене, в нескольких шагах от скелета. На нём было написано: «Havarieschrank», Алик сказал, что это шкаф с аварийным оборудованием. Алик такие вещи знает, потому что его отец работает главным инженером в таксомоторном парке. Мы открыли этот шкаф, и никакого аварийного оборудования там не оказалось. Там было несколько отделений, и почти все оказались пустыми. Зато в самом нижнем мы нашли картонные коробки со свечами. Всё отделение было заполнено этими картонками, и на каждой было написано: «100 Kerze».

Тут, конечно, сразу стало ясно, что Kerze — это свечи. Они слиплись по несколько штук вместе, но оказалось, что гореть они от этого хуже не стали. А в другом отделении я увидел банок десять-пятнадцать консервов, на всех на них были наклейки с непонятными надписями, но всё равно было ясно, что консервы рыбные, потому что на каждой из них была нарисована какая-то рыба. Консервы были все испорчены, я это сразу понял, когда увидел, как вздулись с обеих сторон крышки банок. Все свечи из одной коробки мы зажгли сразу, и они осветили почти всю пещеру. Первое, что мы увидели после шкафа, — это ещё три скелета. Я только увидел их, сразу же понял, на каком языке здесь всё написано. Я уже и так начал догадываться, а когда увидел их, сразу всё понял. Они все трое были одеты в другую форму — чёрного цвета и с буквами на рукаве. И перед каждым из них на полу валялся автомат. Оказывается, мы не заметили, совсем рядом с первым скелетом в комбинезоне тоже валялся автомат. По всему было видно, что они стреляли друг в друга — эсэсовцы и тот, в комбинезоне, и погибли все. Алик сказал, что, наверное, человек в комбинезоне наш разведчик, иначе с чего бы он устроил перестрелку с эсэсовцами. Я и сам так подумал ещё до того, как Алик это сказал, а с другой стороны, ещё подумал, что проверить это будет трудно, ведь прошло лет тридцать, не меньше, с тех пор. Я очень хотел посмотреть, не осталось ли у него в кармане каких-нибудь документов, но подойти к скелету всё-таки не решился.
— Жалко, документов у них никаких не осталось, можно было бы узнать, кто они такие, — сказал я громко Каме, так, чтобы Сабир услышал.
— А ты что, по-немецки читать умеешь? — спросил он, но к скелету подошёл, наклонился над ним и полез в нагрудный карман комбинезона. Там оказалось удостоверение, аккуратно вложенное в целлофановый конвертик. Имя я сразу прочитал: «Курт Штиммер» — и понял, что был он лейтенант, вот только никак не мог понять, что такое Panzergruppen. Там и фотография была — на ней был человек с весёлым лицом, он смотрел прямо перед собой, и хоть не улыбался, но было видно, что ему очень хочется улыбнуться. Он был снят без головного убора, и на нём был китель с погонами и орденами. А один орден — крест — висел на ленте прямо посередине, чуть ниже подбородка. А над всем этим — над фотографией и над надписями — держал в когтях круг со свастикой не то орёл, не то коршун.

Он был уверен, что и этот не будет стрелять. Сабир сразу же подбежал к нам и каждого ощупал, и всё никак не мог поверить, что всё в порядке и он никого не ранил. Никогда я Сабира не видел таким расстроенным. А мы даже и не испугались. Мы ведь не знали, что автомат направлен в нашу сторону, а это уже не страшно, когда всё благополучно миновало.
— Сейчас мы ляжем спать, — сказал Сабир Каме. — Надо будет найти что-нибудь, чтобы подложить под себя. Хотя бы доски какие-нибудь. А Кама, между прочим, с тех пор, как мы набрели на скелет, больше о сне и не вспомнила.

Мы его не заметили сразу из-за его цвета. Я говорю о бронетранспортёре. Он был выкрашен в защитный цвет и при свете свечей совершенно сливался со стенами пещеры. И только на боку его была нарисована чёрная свастика. Мы только потому и увидели его. Мы уже совсем собрались уйти в другой конец пещеры, к нашей расщелине, подальше от всех этих скелетов и автоматов, которые стреляют, когда это совершенно никому не нужно. Кама сказала, что это танк. Может быть, это был не бронетранспортёр, а какая-нибудь бронированная амфибия, но уж конечно не танк. Мы его обошли кругом и подробно рассмотрели. Он был очень большой, величиной с одноэтажный дом, только без окон, стоял на гусеницах, со всех сторон наглухо закрытый, только в щели впереди и по бокам чуть-чуть высовывались дула пулемётов. Это было очень удивительно, что мы вдруг нашли бронетранспортёр, который стоял без всякого присмотра. Я сразу понял, что нам просто ужасно повезло. Я всё ещё стоял и разглядывал его, а Сабир тем временем нашёл и открыл переднюю дверцу. Он с трудом дотянулся до ручки и потянул её на себя, дверца сразу же открылась. Кама и Алик скорей побежали к нему. А я никак не мог понять, чего это я так уставился на этот бронетранспортёр и никак не могу оторваться. Это со мной бывает иногда, когда я увижу что-нибудь странное, но не могу сообразить, в чём эта странность. Чувствую, а понять не могу.
Потом я перестал над этим думать и пошёл к ребятам. А они уже забрались внутрь. Я ухватился за нижний край входа и по ступеням поднялся наверх. Там было очень темно и тесно, и Сабир сказал Алику, чтобы он пошёл и принёс свечи. Алик уже встал, чтобы пойти, а потом вдруг остановился и сказал, чтобы Сабир пошёл за ними сам, если ему нужно. Я думал, что начнётся драка, но обошлось. Сабир сперва помолчал, а потом сказал сердитым голосом, что он не Алика попросил, а меня. Я сразу же спустился и пошёл к этому аварийному шкафу, хотя мне совсем не хотелось идти мимо скелетов…