Макс — симпатичный немецкий мальчишка, живёт вместе с отцом-аптекарем и мечтает иметь собаку. Однажды отец и сын получают в дар от странной старушки бутылку с необычной жидкостью, о свойствах которой поначалу и не подозревают. Их ждут волшебные приключения, чудесные превращения и самым причудливым образом исполненные желания… И всё это сегодня, в самом обычном тихом немецком городке.

Макс рассказывает

Если бы та старушка не пришла в папину аптеку, на нас бы не свалилось столько злоключений. Да ещё и Эдгар… Не подумайте, что Эдгар тоже свалился на нашу голову. Я совсем не это имел в виду. Хотя Эдгар кого хочешь может достать своими бесконечными замерами, таблицами и списками. К примеру, он замеряет мой рост всякий раз, когда я вместе с папой приезжаю к нему на ферму. В результате на графике моего роста появляется новая жирная точка, которую он соединяет красной линией с другими точками. По его словам, так он получает точную картину процесса моего роста. Понятия не имею, зачем ему вообще это надо. То, что я каждый год становлюсь немного выше, и так заметно по моим штанам.

Прошлогодние доходят мне теперь только до щиколоток. Кроме всего прочего, он не разрешает мне называть его просто Эдгаром, то есть его собственным именем. И всегда поправляет меня: «Макс, меня зовут господин Эдгар».

Но на самом деле господин Эдгар хороший человек. К тому же он лучший друг моего папы.

Если бы та старушка не заявилась в папину аптеку, мы не познакомились бы и с господином Белло. А уж об этом мне действительно пришлось бы сильно пожалеть. Так что в конечном счёте даже хорошо, что она пришла и принесла нам этот сок.

Мне бы, наверное, следовало начать свой рассказ с событий, предшествовавших появлению старушки. Верена утверждает, что любую историю надо рассказывать с самого начала, а не с конца.

Правда, о самой Верене речь пойдёт гораздо позже. Так что мне лучше вернуться немного назад!

Самое главное случилось, когда папа подарил мне на день рождения собаку — мне исполнилось тогда двенадцать лет.

Когда он спросил, что бы мне хотелось получить в подарок, я выпалил:
— Хочу собаку!
Однако он возразил:
— Но это невозможно! Собака не может находиться в аптеке, это негигиенично. Так что выбрось это из головы.

Дело в том, что мой папа — аптекарь. Нам принадлежит «Аптека Штернхайма» в Львином переулке. Но я тут же сообразил и сказал:
— Да ведь собака никогда и не окажется в аптеке! Она будет жить со мной на втором этаже.
Но папа покачал головой:
— Макс, собаку надо выгуливать. Она не может всё время находиться в комнате. Как ты себе это представляешь?
— Я себе отлично всё представляю, — заявил я.

Но папа опять покачал головой.

Я рассказал толстой фрау Лиссенковой, которая уже лет двадцать убирает у нас в аптеке и в квартире, что мне больше всего на свете хочется иметь собаку, а папа не разрешает.

На это она заметила:
— Я поговорю с твоим отцом. Может, мне удастся его убедить. Это был бы мой прощальный подарок тебе. На следующей неделе я ухожу на пенсию, так что с моей работой у вас покончено.

Она и в самом деле поговорила с папой и сказала ему, что мальчик (то есть я) подолгу сидит в комнате наверху один, пока его отец (то есть мой папа) в задней комнате аптеки переливает и смешивает какие-то вонючие жидкости, которые при этом меняют цвет и начинают дымиться.

Папа ей возразил — пусть, мол, она не беспокоится насчёт этих жидкостей, он всего лишь придумал хорошее удобрение для своего друга Эдгара. Вернее, не для него самого, а для его лугов и полей. На это фрау Лиссенкова заметила, что она ведёт речь не столько о жидкостях, сколько о Максе. Одному, без матери, ему очень тоскливо, и помочь может только домашнее животное. Лучше всего собачка.

По правде говоря, мне вовсе не тоскливо, но возражать я не стал и постарался изобразить на лице как можно более унылое выражение.

Фрау Лиссенкова задела у папы самое больное место, это я сразу смекнул. Когда кто-нибудь обмолвится о маме и намекнёт, что в одиночку папа, вероятно, не справляется с воспитанием, он всегда сникает.

Они с мамой развелись четыре года назад. А пять лет назад мы ездили на отдых в Австралию. Там мама познакомилась с новозеландцем, охотником на крокодилов, и рассталась с нами. На прощанье она сказала, чтобы мы с папой не скучали, что она любит жизнь, полную приключений, и не может больше проводить все дни, стоя за прилавком аптеки. Честно говоря, я вполне понимал, что она не хочет всю жизнь продавать таблетки. Папа тоже не в восторге от этого занятия.

Больше всего ему нравится окрашивать таблетки в разные цвета, придумывать фруктовые жвачки необыкновенных оттенков или писать картину, которую он потом выставляет в витрине между витаминами и аэрозолями от насморка.

Мама всегда обожала приключения. Наверно, она унаследовала эту страсть от своего отца, моего деда с материнской стороны. Я с ним знаком не был. Он рано умер — при попытке спуститься по Ниагарскому водопаду в железной бочке.

Правда, сам спуск окончился благополучно. Но разразилась сильная гроза, и в бочку ударила молния.

До того как мои родители поженились, мама часто охотилась на кабанов. Папа был в ужасе. Он любит животных и не может понять, как это люди решаются в них стрелять. Мама уступила папе и стала стрелять только по пустым жестяным банкам, расставляя их на камнях в нашем дворе.

Но тут соседи пожаловались на то, что их пугают выстрелы. Так что ей пришлось бросить и это занятие и стрелять только из воздушного пистолета в подвале под аптекой по мишеням, которые нарисовал папа. Иногда она невзначай попадала в какую-нибудь из папиных склянок с микстурами. Мама подметала осколки и прятала их в корзину для мусора, завернув в газету. Но наша уборщица всегда догадывалась, что произошло, и жаловалась папе: «Ваша жена опять разбила микстуру от кашля».

Папа всегда заступался за маму и говорил что-нибудь вроде: «Ну что ж, ничего страшного. Со всяким может случиться. Значит, придётся приготовить новую микстуру. У старой всё равно был какой-то неприятный цвет, она была чересчур зелёная».

Но мама, к сожалению, всё равно нас оставила.

И папа, когда мы летели из Австралии, сказал, чтобы меня утешить: «Теперь я буду тебе и папой, и мамой».

Дома я немного огорчился. Я-то думал, что папа, бывая мамой, станет переодеваться, чтобы походить на женщину. То есть наденет парик, колготки и юбку. И мне не терпелось посмотреть, какой у него будет вид.

Теперь я, конечно, понял, что папа сказал это не в буквальном, а в переносном смысле. Но ведь тогда я был намного младше.

Четыре года назад, когда мне исполнилось восемь лет, мама прислала нам открытку. Открытке я очень обрадовался, потому что на ней были две австралийские марки, а у нас здесь они большая редкость. В школе я обменял их на шесть американских и подарил их Роберту Штайнхойеру, чтобы он не приставал ко мне после уроков и вообще оставил меня в покое. К сожалению, его хватило только на неделю, а потом он опять стал вести себя так же противно, как раньше.

Что было написано в той открытке, я уже плохо помню. Кажется, мама сообщала, что она переехала со своим новым мужем в Тасманию, а может, в Тунис. Во всяком случае, в какую-то страну на «Т». И что они будут там охотиться на тигров или львов.

Чтобы наконец вернуться к рассказу о собаке, скажу, что фрау Лиссенкова нашла самые нужные слова и папа разрешил мне завести собаку.

В мой день рождения (была как раз среда) мы с папой в поисках собаки побывали у четырёх собаководов.

Папа предупредил меня, что собака не должна быть чересчур большой, потому что квартира у нас маленькая. Мы подолгу разглядывали жесткошёрстных такс, пуделей, терьеров и пинчеров.

Но мне никто из них не понравился. Я считаю, что нужно с первого взгляда почувствовать «свою» собаку. А у меня такого чувства ни разу не возникло.

Так что мы вернулись домой без собаки и вместе с фрау Лиссенковой слопали праздничный пирог, который папа сам испёк и украсил сахарной глазурью семи разных цветов.

Штернхайм и господин Эдгар

Господин Эдгар и Штернхайм, отец Макса, — давние друзья. Они дружат со школьной скамьи. Господин Эдгар считался лучшим математиком в классе и всегда помогал Штернхайму делать домашние задания по геометрии.

А Штернхайм рисовал Эдгару картинки для уроков рисования. У Штернхайма была отличная оценка по рисованию, и он умел мастерски смешивать краски.

Господин Эдгар хотел быть математиком или физиком. Штернхайм мечтал стать знаменитым художником, чьи картины будут выставлять во всех музеях мира. Эдгар стал фермером, а Штернхайм аптекарем. Виноваты в этом были их отцы.

Отец Эдгара сказал:
— Математиком? Как ты себе это представляешь? А что станет с нашей фермой? Твой прадедушка был фермером, твой дед был фермером, я — фермер, и ты тоже будешь фермером. Баста!

«Баста» означало у него: никаких возражений!

Так господин Эдгар стал фермером.

Правда, при всём желании нельзя утверждать, что господин Эдгар стал каким-то необыкновенно успешным фермером и страшно разбогател. Он даже не мог купить себе дизельный «мерседес», как большинство других фермеров, его коллег. И в город приезжал повидаться со своим другом Штернхаймом либо на тракторе, либо на мопеде.

Может, причиной было то, что он уделял слишком мало времени удобрению и рыхлению своей земли? Он гораздо больше любил, стоя в хлеву, записывать цифры в огромный список, прибитый у входа четырнадцатью стальными гвоздями.

К примеру, каждое утро он замерял расстояние между ноздрями у своей свиньи и устанавливал соотношение её веса и полученного результата, так что уже через восемнадцать месяцев мог математически точно доказать, что расстояние между ноздрями свиньи увеличивалось пропорционально её весу.

Штернхайму тоже пришлось распрощаться с детской мечтой. Уже его прадед был аптекарем: он основал аптеку и прославил её. Потом аптеку унаследовал его дед. Он был наделён талантом готовить новые пилюли, настои и косметические средства. Городская газета в своё время даже назвала его Чародеем из Львиного переулка, поскольку он сумел своим снадобьем вылечить заместителя бургомистра от алкоголизма.

Когда Штернхайм рассказал отцу о своем желании поступить в художественную школу и стать профессиональным художником, тот только покачал головой: «Мой дед был аптекарем, как и мой отец. В школе я слыл знатоком истории, в особенности отечественного Средневековья, и мечтал непременно стать историком. Но тогда что стало бы с нашей аптекой? Иногда волей-неволей приходится забывать детские мечты. Понимаешь?»

Штернхайм понял.

Так господин Эдгар стал фермером, а Штернхайм — аптекарем.

Штернхайма и господина Эдгара объединяло ещё кое-что. Им обоим не нравилось, как их зовут. Штернхайму пришлось не по вкусу его имя, а господину Эдгару — его фамилия.

Фамилия господина Эдгара была Трушу. Когда он с кем-нибудь знакомился, слегка наклонял голову и называл свою фамилию, его обязательно спрашивали: «Чего вы, собственно, боитесь?»

Ничего путного не получалось и в том случае, если он пробовал выйти из положения по-другому и говорил, например: «Моя фамилия Трушу», — потому что тут же звучал вопрос: «Как это — вы трусите? Какая же у вас фамилия?»

В конце концов господин Эдгар решил вообще не называть свою фамилию. Представляясь кому-либо, он просил: «Называйте меня просто господин Эдгар».

А отец Макса, наоборот, стеснялся своего имени и представлялся так: «Штернхайм». Дело в том, что при рождении его назвали Пипин и ещё в школе он натерпелся насмешек из-за такого имени. А причиной столь необычного имени было почтение, которое его родитель испытывал к Пипину Короткому, самому достойному, по мнению отца, из всех королей Средневековья.

Чтобы и сыну Пипина не пришлось страдать от необычного имени, он дал ему простое имя Макс.

Странная старушка

Следующим событием было вторжение господина Эдгара в нашу аптеку. Он был так взволнован, что опять припарковал свой трактор в запрещённом месте.
Он сказал Штернхайму:
— Помоги мне. Я просто не знаю, что делать. Урожай у меня с каждым годом всё хуже, трава на лугу не растёт, а о картофеле и говорить не хочется. Весь салат сожрали улитки, а лук я посадил не помню где и теперь не могу найти. А ведь я начертил себе точный план в масштабе 1 : 50.
— Доброе утро, господин Эдгар, — для начала пробормотал Штернхайм. Он очень высоко ценил вежливость. — Что, я должен помочь тебе найти лук?
— Ну что ты несёшь? — ответил господин Эдгар. — Ты должен придумать такое чудо-удобрение, чтобы все мои растения росли и быстро развивались. Зря, что ли, мой близкий друг — аптекарь?
— Насколько я помню, в прошлом месяце я уже придумал тебе новое удобрение, — заметил Штернхайм.
— Да-да, придумать-то придумал, — согласился господин Эдгар, — но оно оказалось недостаточно действенным. Я удобрил им луговину. Трава хорошо поднялась, и я уже было порадовался. Но потом она, к сожалению, завилась в локоны.
— В локоны? — недоумённо переспросил Штернхайм. — Что ты хочешь этим сказать?
— Ну да — она как-то странно закрутилась кольцами и стала похожа на зелёную шерсть, которую покупают на Пасху взамен живой травы.
— Мне очень жаль. Вероятно, я подмешал туда слишком много надролона, — сказал Штернхайм. — Тебе пришлось её выбросить?
— Да нет, я скормил её кролику. И она ему даже пришлась по вкусу. Но, может, ты всё-таки ещё раз попробуешь? — попросил господин Эдгар. — Кудрявую морковь мне вряд ли удастся продать. А уж кудрявый лук, скорее всего, придётся выбросить.
— Хорошо, я попробую, — согласился Штернхайм. — Дай мне на это пять суток.
— Пять суток? Да ведь это сто двадцать часов или семь тысяч двести минут, — быстро подсчитал господин Эдгар. — А нельзя ли немного скорее?
— Ну хорошо, я постараюсь. Когда удобрение будет готово, я сообщу, — сказал Штернхайм. — А какой цвет ты предпочитаешь? Предлагаю зелёный, он соответствует окраске растений.
— Цвет удобрения меня не интересует. Главное, чтобы растения побыстрее росли. Ну вот, а теперь мне пора домой. В семнадцать двадцать я должен второй раз задать корм свинье, а в семнадцать сорок приходит срок кормить кур. До свидания, Штернхайм.
— Не торопись, господин Эдгар. Мои часы спешат на пять минут! — крикнул Штернхайм вслед другу, который рванул к двери, взглянув на большие круглые часы над шкафом с лекарствами.

Эти «пять минут» не совсем соответствовали действительности. На самом деле часы спешили почти на десять минут. В полдень Штернхайм немного передвинул длинную стрелку вперёд, чтобы пораньше закрыть аптеку и немного порисовать.

Но господин Эдгар уже захлопнул дверь снаружи.

Через высокие узкие стёкла витрины Штернхайм увидел, что господина Эдгара остановила женщина в полицейской форме. Она только что заполнила штрафную квитанцию за парковку в неположенном месте и собиралась засунуть её, как обычно, под дворник. Но у трактора вообще не было лобового стекла, а следовательно, и стеклоочистителя.

Поэтому она просто вложила квитанцию в верхний карман рубашки господина Эдгара и ушла, не обращая внимания на его протесты.

Штернхайм ещё смотрел с улыбкой на эту забавную сценку, когда за его спиной вдруг звякнул дверной колокольчик и в аптеку вошла незнакомая старушка.

Штернхайм удивлённо взглянул на посетительницу. Ходила она немного сгорбившись, из-под чёрной шапочки торчали белоснежные короткие волосы, и, несмотря на тёплую весеннюю погоду, одета она была в меховую шубку.
— Что вам угодно? — вежливо спросил он.
— Что мне угодно? — переспросила старушка. — Сразу и не соображу. Может, подумаем с вами вместе?..
— Я хотел сказать, какое лекарство вам нужно? Может быть, у вас есть рецепт? То есть за чем вы пришли в аптеку? — поинтересовался Штернхайм.

Он старался произносить слова как можно медленнее и чётче. Ему показалось, что старушка немного не в себе.
— Ничего мне не нужно. Наоборот. Я принесла кое-что вам.
— Вы — мне? Как вас понимать? — удивился Штернхайм.
Старушка открыла потёртый рюкзачок, возрастом не уступавший ей самой, и обеими руками вытащила из него очень большую пузатую бутыль.
— Вот что я вам принесла. — С этими словами бутыль была водружена на прилавок. — Я старая женщина. Ах, это слабо сказано… Я — древняя старуха! — добавила она с улыбкой, и Штернхайм заметил, что у неё нет переднего зуба. — Жить мне осталось недолго. Родственников у меня нет. И было бы очень жаль, если бы после моей смерти этот эликсир просто выбросили на помойку. Вы ведь тоже так считаете или нет?
— Эликсир? — осторожно переспросил Штернхайм.
— Ну да, — подтвердила посетительница, для убедительности указав пальцем на бутыль. — Вы узнаёте этикетку? Этот эликсир был составлен ещё вашим дедом, Чародеем из Львиного переулка… Так его прозвали. Он его изобрёл и в какой-то мере испробовал на мне. И, как видите, не обманул моих ожиданий.
Уловив недоумение в глазах Штернхайма, она добавила:
— Наверняка он вам рассказывал об этом. Такие секреты обычно передаются от деда к отцу и от отца к сыну. Разве не так?
— Я ничего об этом не знаю, — пробомотал Штернхайм.

История представлялась ему всё более странной. Теперь он припомнил, что ему рассказывали о чудаковатой старушке в меховой шубе. Якобы в полнолуние она выходит в свой садик и воет на луну.
— Вы можете доверять мне, — сказала она. — В аптеке никого нет. Дома у меня осталась ещё одна бутыль. Она стоит в кухонном шкафу. На всякий случай. Ведь действие эликсира не вечно, как вы понимаете. Так что обращайтесь с ним бережно.
— Обращаться с ним бережно? — переспросил Штернхайм — То есть вы предполагаете, что я стану его пить?
— Пить? Нет, я вам не советую, — поспешно сказала она. — Понятия не имею, что случится, если его глотнёт человек.
— Человек? А кто же ещё? — Теперь Штернхайм не сомневался, что старушка и в самом деле слегка тронулась умом.

Только как теперь от неё отделаться? «Лучше всего, пожалуй, сделать вид, что я верю в этот бред, и не спорить», — решил он.
— Однако как мило с вашей стороны, что вы вспомнили обо мне, — сказал он вслух. — Я сумею по достоинству оценить ваш подарок.
— Вот и славно, — откликнулась довольная посетительница. — Я сразу сообразила, что вы всё знаете об этой истории. Пусть сок принесёт вам успех!
— Какой сок? — переспросил Штернхайм.
Она укоризненно покачала головой, удивлённая его непонятливостью.
— Ну тот, что в бутыли.
— Ах вот оно что! Ну конечно же. Тот, что в бутыли, — поспешно закивал Штернхайм и ласково улыбнулся. — Ну, большое спасибо и до свидания.
— Прощайте, — ответила старушка, повернулась и выскользнула за дверь.

Аптекарь с любопытством уставился на пузатую бутыль, стоящую перед ним на прилавке. Она была заткнута пробкой и на две трети наполнена светло-голубой жидкостью.

Штернхайм попробовал вытащить пробку. Старушка, видимо, заткнула её с большой силой, так что ему с трудом удалось её вынуть.

Штернхайм принюхался. Жидкость, которую старушка назвала соком, не имела запаха. Может, то была простая вода, в которую она нечаянно вылила немного чернил?

Некоторое время Штернхайм стоял, не двигаясь. Потом кулаком загнал пробку глубоко в горлышко, поднял бутыль обеими руками и отнёс её в заднюю комнату. Там он водрузил её на лабораторный стол.

После этого он вернулся и взглянул на улицу сквозь стекла витрины. Трактор господина Эдгара исчез вместе с господином Эдгаром.