Человеческий сон

Я всё хотел увидеть человеческий сон. А то, как ни засну, непременно начинаю летать. Летаю, летаю. Куда — и сам не знаю. Один раз с кровати слетел. Грохоту было! Мама с папой проснулись, а я — нет. Положили они меня на кровать, и я дальше полетел. Ох, и надоели мне эти полёты!..

Но однажды я увидел настоящий сон. Будто сижу на Гоше. Кругом жара нестерпимая, а мы с ним едем. По пустыне. Вернее, я еду, а Гоша идёт. Потому что Гоша — верблюд и настоящий товарищ. Если бы я был такой большой и сильный, как он, то мы бы ехали друг на дружке по переменке.

Мне захотелось пить. Страшно захотелось. Я нечаянно дотронулся до большого кожаного мешка около моей коленки. А он — холодный! Запускаю в него руку и вытаскиваю… мороженое! Целое ведёрко! И ложка! Воткнута!.. «Гоша! — кричу. — Теперь не пропадём! Теперь нам пустыню переехать — как проспект Ударников перейти!»

Наворачиваем мороженое. Ложку — мне, ложку — Гоше. Хорошо нам.

Только чувствую: мне всё холоднее становится. Коченеть начал. Тут я и проснулся. Открываю глаза. Вижу: доктор. А рядом мама. Доктор велел мне показать язык. Я показал.
— Ого-о! — сказал доктор и нахмурился.

Тут мне стало опять жарко. Неужели из-за того, что язык показал?

И хотя мне было совсем плохо, я подумал: «А всё-таки здорово, что мы вчера с ребятами весь день через глубокую лужу прыгали. Может, потому я и увидел человеческий сон».
— Мама, — говорю, — я познакомился с хорошим другом. С верблюдом Гошей. Может, мы с ним ещё когда-нибудь встретимся. Не во сне…

Тайна и ещё тайна

Толик живет вместе с мамой. Больше у них никого нет.
Раз он подошел ко мне, потянул за рукав, шепчет на ухо:
— Вовка, у тебя есть тайна?
— Тайна? Нету. А у тебя?
— А у меня есть.
— Что же ты молчал до сих пор?
— Так ведь это же тайна!
— А-а… Правильно. Ты никому про тайну не говори. Ты только мне скажи.
— Тебе скажешь, а ты ещё кому-нибудь.
— Ты что — с ума сошёл?!
— Если так, ладно… Тебе скажу. У меня дома Яшка есть.
— Какой Яшка?
— Ёжик.
— Живой, да?
— А то какой же? — обиделся Толик.
— Я живого никогда не видел. Пойдем посмотрим!
— Он сейчас спит. У него знаешь какие иголки?
— Знаю!
— А говоришь, не видел.
— Так это я в книжке…
— Сказал тоже — в книжке! А я вот этой собственной рукой его иголки трогаю! — и Толик показал мне свою руку.
— Толька, так он у тебя целый год живёт?
— Ещё не целый, ещё только со вчера. Мама говорит, что плохо, если в доме нет ничего живого. Вот у нас и появился Яшка.
— И ты молчал?
— Так ведь, Вовка, это же тайна!
— А-а… Ну да…

Я стал носить Толику для Яшки яблоки и старые газеты, потому что Яшка очень любит шуршать газетами. Он это ночью делает. И хоть совсем темно, выходит, будто он до самого утра всё читает и читает.

А потом как-то так получилось, что я про Яшку и Борьке и Вадику рассказал. Чтобы они незаметно тоже угощение приносили. Ведь ёжику от этого лучше будет! Вместо одного яблока — сразу много.

Идём мы все вместе к Толику в гости, а он бежит скорее домой, чтобы спрятать Яшку в коробку и в шкаф. Чтобы его не видели. Ведь он думал, что Вадик и Борька совсем ничего не знают про ежа.
И вот раз сидим мы у Толика. Вдруг он и говорит Борьке:
— Борька, ты кому яблоко принес? Мне, да?
— Какое яблоко? — отвечает Борька.
— А какое ты под диван положил…
— А-а… тебе, тебе…
— А зачем ты его под диван положил?..
— А я… а я его потом достану…
— Понятно, — говорит Толик и подскакивает к Вадику. Вытаскивает у него из кармана газету. Развернул её, а в ней ещё две.
— А ты кому газеты принёс? — спрашивает.
— Привязался тут: кому, кому… Да Яшке твоему! Вот кому! — крикнул Вадик.
— Какому Яшке? — громче Вадика кричит Толька.
— Твоему! Который у тебя в шкафу сидит!.. Он там в темноте, и ему, может, кислорода не хватает!..

Толик посмотрел на меня и тихо так говорит:
— Ага… Значит, это ты им рассказал про Яшку? Да?..
А я прямо не знал, куда мне деться. Хоть бы пол подо мной треснул, хоть бы я с этим полом провалился на первый этаж.
— Ты не сердись, Толик, — говорю, — я подумал, что ведь они наши друзья… Что ведь они никому не расскажут, а только будут приносить для Яшки лакомства…

И тут Толька почему-то перестал сердиться. Он вдруг радостно закричал:
— Ур-ра! Тайна раскрылась!
— Какая тайна?
— Какая? Да ведь мы с мамой всё понять не можем: отчего это у нас под диваном целое овощехранилище. А за шкафом какие-то банки с молоком. Под шкафом — пачка какой-то дурацкой сухой вермишели! Вермишель, по-вашему, для Яшки лакомство? Дураки! Газет натаскали — на сто лет! А ведь Яшке надо одну газету на целую неделю! Вот ведь он какой!
Толька бросился к шкафу и достал коробку с ёжиком.

Борька толкнул меня локтем в бок.
— Дайте мне рассмотреть его. Это я ему вермишель принёс…

Разговор с комариком

Я давно знаю, что деревья там, стулья всякие, разные насекомые и живые зайцы не разговаривают. Нет, они, конечно разговаривают. Только маминым или бабушкиным голосом. Когда мне книжку читают. А по-настоящему говорящие бывают только попугаи у учёных. Жаль, у меня такого попугая нет. А нет потому, что какой же я учёный? Так, просто человек Вовка.

И хотя я всё это давно знаю, мне всегда слышится. И как дерево с птицами говорит. И как стул на ножки жалуется, когда на нём сидят. И как заяц другому зайцу про морковку рассказывает: какая она сладкая. И я с ними, хоть с кем, могу поговорить.
Вот вчера я был в густом далёком парке. Почти в лесу. И вот налетела на меня стая комаров. Отмахиваюсь от них, а сам прислушиваюсь. Слышу комариный разговор жужжится:
— Аппетитный какой мальчишка, а?!
— Давненько мы вкусненькими не закусывали!
— А ну-ка, ну-ка!..
— А что? Бояться нам нечего.
— Конечно! Он даже руками размахивать не умеет толком.
— Я вон, на носу у него сижу, и хоть бы что!

Вот вруны! Так я им и подставил нос. Я того хвастуна сразу прихлопнул. Он и посидеть-то не успел.

Тут вижу: вьётся один маленький тощенький комарик. Подлетит и — отлетит. Подлетит и — отлетит в сторонку.
— Что, боишься?! — обрадовался.
— Нет, — отвечает. — Я, понимаешь, без спросу не могу.
— Как так?! Что же ты за комар такой?
— Такой уж…
— Какой такой?
— Уж не такой…
— Не голодный что ли?
— Нет, я голодный. Может, голоднее всех. Да вот беда — без спросу не могу. Мне и мама говорит: «Ой, Комашик, будешь таким в жизни, пропадёшь…» Ладно, прощай Вовка. Полечу пропадать. Странный ты какой… Ведь ты же голодный. Ещё и не долетишь, — говорю. — Так и быть я тебе разрешаю. И махать руками не буду. Ты уж только не больно кусай, ладно?
— Нет, Вовка, не буду, — отвечает. — Мне тебя жалко.
— Что-о?!. — я прямо рассердился на него. Думаешь, мне тебя не жалко?! А ну, сейчас же!.. Ведь пропадёшь.
— Спасибо, Вовка. Ты Человек, — сказал Комашик и сел.

Вот такой у меня разговор был вчера с одним Комашиком. Не верите? Потрогайте мой лоб. Там осталась ма-аленькая шишечка, где Комашик сидел.

Братцы-кролики

Я и не заметил, как выучился считать до десяти. Один палец, два пальца, три пальца… Дальше могу считать — пока пальцы не кончатся. Если бы у меня на руках было сто пальцев, я бы и до ста быстренько выучился. А что тут трудного?..

Папа сказал:
— Молодец, Вовка, пальцы ты освоил. Теперь давай я тебе дам лёгкую задачку.
Папа раньше никогда не давал мне задачек, и я сказал:
— Дай, только не лёгкую, а трудную, потому что лёгкую и дурак решит.
— Ишь умный какой выискался… Ладно, — говорит папа, — договорились. Вот тебе сложнейшая задача.
Представь себе, что у тебя есть клетка и в ней живут десять кроликов…
— Папа, а им не тесно в одной клетке сидеть?
— Это к делу не относится, — говорит папа. — Ты представь себе…
— Я представляю себе, только мне кажется, что им надо клетку побольше, попросторней.
— Вот, смотри, — сказал папа и нарисовал на бумаге большую клетку. — Такая тебя устраивает?
— Устраивает, — говорю.
— Теперь я тебе нарисую в ней десять братцев-кроликов. — И папа стал рисовать.
— Какие же это кролики?! — удивился я. — Разве это кролики?! Это же большие собаки! А кролики маленькие и пушистые…
— Что ты ерундишь? — говорит папа. — Я же не виноват, что не умею рисовать кроликов. Такие уж у меня получились. А ты представь себе, что это кролики.
— Ну как я их представлю, если это не кролики?! Пришла мама. Она посмотрела на папин рисунок и сказала: — Вовка прав. Это какие-то дикие собаки. Уж так и быть, я вам нарисую кроликов. — Мама стёрла резинкой папиных собак и стала рисовать.
— Это что, по-твоему? Кролики?.. — сказал папа, когда мама нарисовала.
— Это же кошки! — сказал я.
— Самые натуральные, — сказал папа. И мы стали рисовать все вместе.
— Хватит, — сказал папа, — мы отвлеклись от задачи. Представь себе, Вовка, что вокруг клетки растёт очень вкусная трава, а твои кролики изрядно проголодались, пока мы их рисовали. Представляешь?
— Представляю, — говорю.
— И вот ты выпускаешь пять кроликов на лужок попастись. Спрашивается: сколько кроликов осталось в клетке?
Я стал думать над задачей.
— Ну как, Вовка, решил? — спросил папа.
— Решил.
— И сколько у тебя осталось в клетке?
— Ни одного.
— Ну знаешь!.. От десяти отнять пять — и ни одного?! Ведь ты же выпустил пять. Так?
— Так.
— Остались у тебя в клетке кролики или нет?
— Папа, так ведь и они очень хотели попастись! Вот я и выпустил всех, чтобы они не сидели голодные в клетке!
— Ну и ну! — удивился папа. — Эдак ты никогда не научишься решать задачки и всю жизнь будешь жить на свете тёмный, как подвал. Да что с тобой толковать! — Папа махнул рукой и пошёл к маме на кухню. Он, наверно, обиделся на меня.
Я сидел и рисовал кроликов. Как они едят травку. Подошёл папа. Он посмотрел на кроликов и сказал:
— Ну так будем решать дальше?
— Будем, — сказал я.
— Так сколько у тебя кроликов пасётся на лужке? — спросил папа.
Я сосчитал.
— Десять.
— Слава богу, — сказал папа, — сообразил. Теперь представь себе, что пятеро из них наелись и захотели пить. А вода только в клетке. — И мы стали рисовать пять кроликов, как они пьют.
Когда мы нарисовали, папа спросил:
— А сколько кроликов у тебя пасётся?
Я стал считать.
Оказалось пять.
— Пять, — говорю.
— Молодец, Вовка! Есть сдвиги. Теперь представь себе, что эти пять тоже наелись и побежали в клетку пить. Спрашивается: сколько стало в клетке кроликов?
— А они, папа, не побежали.
— Ну запрыгали! Какая разница?
— И не запрыгали. Они ещё не наелись…
— Знаешь, Вовка… иди ты со своими кроликами!.. — рассердился папа и ушёл от меня.
Два дня он не разговаривал со мной и всё говорил маме, что таких бестолковых, как я, он ещё не встречал и что из меня вырастет бревно.
Я уже совсем забыл про кроликов, но однажды вечером папа спросил меня:
— Так сколько, Вовка, у тебя на лужке осталось кроликов?
Я достал тот лист, на котором мы их тогда рисовали, сосчитал и сказал:
— Пять.
— Правильно, — говорит папа. — Теперь, я надеюсь, они у тебя наелись? Ведь вон сколько дней пасутся.
— Наелись, только не все.
— А-а!.. Так? А ты знаешь, что неподалёку от твоего лужка бродит голодный волк?..
Этого я, конечно, не знал и очень испугался за своих кроликов.
— И что, по-твоему, надо делать? — спросил папа.
— Кроликов надо спасать!
— Правильно, — сказал папа, — ну-ка, живо загоняй их в клетку! — И мы стали рисовать кроликов в клетке, будто они заскочили в неё, чтобы спрятаться от волка.
— Все спрятались? — спросил папа, когда мы кончили рисовать.
— Все, — говорю.
— А как ты узнал, что все? Может, один притаился в траве и волк непременно его найдёт. Тут уж кролику несдобровать.
Я быстренько сосчитал кроликов в клетке и сказал:
— Нет, папа, волку ничего не достанется. Все братцы-кролики дома — все десять.
— Молодец! — сказал папа. — Вот, пожалуй, и всё с этой задачей.
— Нет, не всё.
— Что ещё? — строго спросил папа.
— А задвижку? Чтобы клетку закрыть!
Папа улыбнулся и нарисовал настоящую задвижку на дверце клетки. А я нарисовал рядом с клеткой волка. Как он сидит и облизывается. Рядом с волком я нарисовал морковку. Я подумал, что когда волк очень-очень проголодается, то съест и морковку.

Полкан подумал, Чирикушка подумал…

Мы с бабушкой жили на даче.

Вот раз сижу я на ступеньке крылечка. Устал. Набегался. Больше бегать мне никуда не хочется, а домой идти — сил нет.

Сижу, отдыхаю. Смотрю на Полкана. А Полкан лежит себе возле своей конуры. Тоже отдыхает. Только он отдыхает от старости. Ему уже много-много лет. Может, поэтому у него уже и уши висят.

Полкан передние лапы вытянул, а между ними положил свою голову. Земля от солнышка тёплая, вот он, наверно, и греет свои старые зубы. А из носа он выдыхает воздух. Выдохнет, и даже пыль у него перед носом начинает клубочками подниматься.

Полкан смотрит своими рыжими глазами на пыль, и совсем не хочет посмотреть на меня или вокруг. Будто ему очень-очень скучно или грустно.

И вдруг, прямо с берёзы, прямо к самому носу Полкана свалился Чирикушка. Это бабушка так воробьёв называет. Потому что они умеют громко чирикать. Вот…

Вижу: расставил Чирикушка свои ноги, упёрся своим хвостом в землю, пёрышки у него на груди распушились, и смотрит он одним своим глазом на Полкана. А глаз у Чирикушки — как чёрная точечка. И блестит.

Чирикушка тоже, наверно, был старый. Весь коричневый, обтрёпанный. И в хвосте у него совсем немного перьев.

Полкан перестал выдыхать воздух и посмотрел на Чирикушку. Он, наверно, подумал: «Ну что, Чирикушка, в гости пожаловал?»

А Чирикушка, наверно, подумал: «Я вот тебя совсем не боюсь. Хоть ты вон какой — весь из меха и большущий».

А Полкан подумал: «Хорошо тебе. На забор можешь сесть, и он не сломается. Ещё на берёзу залететь можешь».

А Чирикушка подумал: «Видно, ты тоже старый. Лежишь, как глупый возле своей конуры и около своей миски.

А может ты и притворяешься. Знаем мы вас собак. Вон в миске кость лежит. А попробуй подойди, сразу зарычишь: «Мойё, мойё…» Вас наверно и учат только свои миски охранять».

А Полкан подумал: «Вижу, что и ты старый. Старость, брат, не радость. Хоть на берёзе сиди, хоть у конуры лежи. Ну, чего уставился на мою миску? Кость увидел?»

Чирикушка подумал: «Жизнь у вас у собак хорошая. Хозяин есть, кости даёт, а вы их не доедаете. Даже оставляете на них маленькие кусочки мяса. Такие вкусные кусочки, хоть и меньше комара. Мне бы съесть два таких комара! Я бы сейчас не сидел перед твоим мокрым и глупым носом, а раскачивался бы на какой-нибудь ветке и кричал бы на весь мир, что хорошо жить».

А Полкан подумал: «Эх, ты-ы, старый-старый дуралей. Да кость эту я давным-давно обглодал. Ещё в далёком щенячестве. Она теперь гладкая и чистая. Тебе и за всю твою жизнь её так не обклевать. А теперь мне костей не дают. Одни супы. Сам должен понимать: не для моих старых зубов кости. Вон, Вовка сидит уставший. Убегался. Ты попроси его, так он тебе целый кусище вынесет. Хоть хлеба, хоть ещё чего. Он у нас такой…»

Тут я встал со ступеньки и тихо-тихо попятился домой.

Отрезаю кусище хлеба на кухне и думаю: «Только бы Чирикушка меня подождал. Ну что стоит ему ещё немного подумать про Полкана? Про то, что он старый и добрый. Только про кость не надо. Ведь на ней никакого мяса нет».

Я очень осторожно вышел на крыльцо. Но Чирикушки уже не было. Ни возле Полкана, ни на заборе, ни на берёзе.

Полкан посмотрел на меня своими умными-преумными глазами, будто хотел сказать: «Эх, ты-ы…»

Мне от его взгляда даже жарко стало. Прямо совсем растерялся я и не знал, что делать.

Я пошёл домой и намазал хлеб маслом.

Хлеб я дал Полкану. Сначала он не хотел брать, а потом взял своими жёлтыми зубами. Мол, ладно, выручу. Только в другой раз соображай быстрее…

Страничка для взрослых

В рассказе «Тайна и еще тайна» писатель Александр Гиневский описывает ребят, которые взялись помогать домашнему ежику — и даже не столько самому ежику, сколько его хозяину, маленькому Толику. Носили украдкой еду и оставляли ее то под диваном, то за шкафом, так что Толик с мамой никак не могли понять, откуда у них в доме появилось настоящее овощехранилище! Мне иногда кажется, что детский писатель под стать этим ребятам: он украдкой приносит в своих книжках столь необходимые подарки — доброту, внимательность, мудрость. Так, как это делает Александр Михайлович Гиневский.

Первая его книжка «Парусам нужен ветер» вышла в 1977 году, и за прошедшие три с лишним десятилетия к ней прибавились и другие сборники автора: «Про арбузы, кроликов и парашютную вышку», «Везучий Борька», «Летний дождик в декабре», «Я так вас ждал…». Совсем недавно вышла новая книга А. Гиневского «Тайна маленького динозавра», в которой собраны вместе повести и небольшие рассказы.

Александр Гиневский всегда находит благодарных читателей и слушателей: во-первых, потому что любит читать свои произведения вслух, а во-вторых, потому что многие его рассказы состоят почти сплошь из диалогов. Он умеет говорить от лица ребят, и интонацию Гиневского не спутаешь с разговорами, скажем, близких ему по духу героев Виктора Драгунского или Виктора Голявкина.

Прежде чем стать писателем, Александр Гиневский сменил немало профессий. Он хорошо изучил психологию взрослых, и герои-родители в его рассказах не менее интересны, чем герои-дети, а особенно приятно послушать их диалоги друг с другом.

Александр Михайлович обращает внимание читателей не столько на внешние приметы окружающего мира, сколько на его внутреннее устройство. В подобных попытках важно не перегнуть палку, т.е. не перегрузить маленького читателя не свойственными его возрасту понятиями и образами. Мне кажется, Гиневский пишет именно о том, что может оказаться в поле зрения и размышлений ребенка, оставляя зазор для умненьких, для тех, кто способен оценить метафору или сравнение. А тот, кому это еще не по силам, может пока просто наслаждаться сюжетами этих небольших историй, которые просто замечательны.