Так почему-то получается, что естественным хронометром жизни любой семьи всегда были и остаются фотографии. Зарубки на дверном косяке стираются и пропадают под слоями новой краски, детскую кроватку сменяет диван или раскладушка, вместо смешных, словно игрушечных, младенческих кофточек на веревке сушатся джинсы.

Как в калейдоскопе сменяют друг друга первое сентября (боже, рукава-то, рукава совсем коротки), осенние каникулы, новый год (что же, что же подарить — неужели опять Lego или тот самый ненавистный мне PSP), весенние каникулы (тройка в четверти, да бог с ней, лишь бы не двойка), последние дни мая (скорей бы на дачу) и снова первое сентября с покупкой новой куртки.

И только на фотографии под стеклом книжной полки на меня все так же исподлобья смотрит кудрявый двухлетний малыш, которого вынули из надувного бассейна явно вопреки его воле. Там, в этом кусочке то ли бумаги, то ли пластика, хранится то наше летнее дачное утро, которое было, да сплыло. Там наше идиллическое прошлое, и хочется верить, что благодаря фотографиям наше настоящее потом получит все тот же привкус идиллии.

С такого, почти пасторального, образа далекого чужого детства начинается повесть Марии Мартиросовой «Фотография на память». Впрочем, кажется, что в тенистых дворах послевоенного Баку гоняют футбольный мяч обычные мальчишки, очень похожие на нынешних:

Впрочем, постепенно узнавая историю и этого снимка, и его героев — вначале детей, а потом взрослых, — мы понимаем, что пространство, в котором они существуют, вовсе не такая уж идиллично. В нем не только дворовые игры, попытки проникнуть в кинотеатр на взрослый фильм, настоящая дружба, которая бывает только в детстве, но и отвратительная ксенофобия, которую большинство взрослых предпочитают не признавать и за собой, не то что за детьми:

Очевидно, что детский словарь здесь — из разговоров взрослых, отражение того, что слышат дети на кухнях, во дворах, в магазинах. И эта небольшая сцена — рентгеновский снимок противоречий многонационального города, до поры до времени скрытых и сглаженных. Но наступит время, и выросшие дети уже не смогут уберечь своих друзей от страшной волны насилия, обращенного на всякого, кто «не тот». Лишь будут помогать спастись бегством, оставляя других погибать.

Да, в этой книге много горя, совершенно недетского и необъяснимого, и очень естественным может показаться вопрос: «Зачем ее читать детям? Зачем им знать о том, что происходило в конце восьмидесятых годов в теперь уже другой стране?»

Один из ответов — в самой книге: «Просто фотография запечатлевает что-то навсегда. И хорошее, и плохое. Запечатлевает и не дает забыть. Если человек помнит о чем-то хорошем, ему обязательно захочется это хорошее сделать снова. А если плохое не забыл, то, значит, никогда его и не повторит».

Впрочем, есть и другие, не менее важные аргументы. Характерно, что в повести именно детям раз за разом удается то, что не получается у взрослых, — достойно и честно дать ответ силе, которая готова поделить весь мир на плохих и хороших в зависимости от того, какая кровь течет в венах
Примеров в книге много. И это важно.

Но мне особенно дорог в повести Марии Мартиросовой тот образ, что замковым камнем удерживает линии жизни героев, — образ фотографии как хранилища памяти об уже несуществующем.
Люди уходят, исчезают города и кварталы, хотя все еще стоят дома или, скорее, их пустоглазые остовы, — и лишь фотографии, как зеркальце, поднесенное к губам, облачком нахлынувших воспоминаний говорят нам: пока мы смотрим, жизнь сохраняется.