Зимние чудеса

Чудеса бывают разные. Из сухих веток вдруг разгорается огонь — чудо. Рисунки, которые мороз выводит на стекле, — чудо. Папа догадался, что ты хочешь именно красную ледянку, — тоже чудо. Но иногда нам всё же кажется, будто чудес недостаточно, хотелось бы ещё и ещё, особенно сейчас, зимой, когда за окном так холодно и мрачно, день такой короткий, а ночь так темна.

Есть старая хасидская поговорка: «Тьму не разгоняют палками». Тогда чем же? Ответ на этот вопрос кажется таким простым. Но что делать, если это не обыкновенная темнота, а страх и отчаяние, рабство и унижение, от которых на душе становится темно, как ночью?

Еврейский народ не всегда был свободным и счастливым. Очень часто жизнь его была совсем не легкой. Может быть, Всевышний так испытывает свой народ, а может, наказывает за то, что брат враждует с братом, или за то, что люди забыли о служении Богу.

Давным-давно, больше двух тысяч лет назад, кто только не правил в Земле Израиля: и римляне, и даже греко-сирийцы. Один из них, царь Антиох Епифан, ненавидел евреев. Уж слишком они были особенные: в субботу работать не желали, читали какие-то странные книги (мало ли что там написано!), а главное — у них был Храм, в котором они устраивали что-то непонятное. Не заговор ли против царя?

Так или иначе, но евреи Антиоху надоели, и он решил с этим разом покончить и всё запретить: и шаббат, и Тору, и жертвоприношения в Храме! А тех, кто не согласен, — истребить!

Разослал он свои войска по Святой Земле, чтобы заставить евреев есть запрещённую еду и поклоняться идолам. Казалось бы, у Антиоха должно было получиться: на его стороне армия, а многие из евреев согласились служить ему добровольно — он ведь царь, а царскую волю нужно исполнять.

А в селении Модиин жил один человек. Был он уже немолод, да и силой особенной не отличался. Звали его Матитьягу Хашмонай. И вот, когда воины Антиоха пришли к нему в деревню, Матитьягу один не подчинился им и с криком «Кто за Бога, за мной!» бросился на солдат. Ох, как это было глупо. На что рассчитывал этот смельчак? У евреев не было оружия, они не знали военного искусства.

Но случилось чудо. Сначала Матитьягу поддержали пять его сыновей. Потом их друзья. А дальше всё новые и новые бойцы присоединялись к партизанским войскам Матитьягу.

Противостояние было долгим. Матитьягу умер, и его место занял сын Йегуда, носивший прозвище Макаби (ивр. «молот») или Маккавей. И вот однажды повстанцы смогли войти в Иерусалим и освободить Храм, осквернённый помощниками царя.

В знак освобождения они решили зажечь в Храме Менору, которая должна была гореть постоянно. Однако они нашли только один маленький кувшинчик с чистым оливковым маслом. Его было явно недостаточно, но масло это горело не один день, а целых восемь — именно столько времени, сколько потребовалось, чтобы изготовить новое кошерное масло для Меноры. В память о том чуде и был установлен праздник Ханука.

Это случилось очень давно, а вот вам история, которая произошла на Хануку в маленьком еврейском местечке где-то на Украине или в Белоруссии совсем недавно, всего-то 200 лет назад.

Внук Баал Шем Това Барух из Межерича и его хасиды собрались, чтобы отпраздновать Хануку. Дело происходило в большой деревенской избе, снаружи завывал ветер, было ужасно холодно. Но в избе топилась печка, всем было тепло. Рабби Барух зажёг первую ханукальную свечу и установил служебную — шамеш. Он произнёс положенную молитву, и, глядя на весёлые огни свечей, хасиды запели ханукальные песни. Они увлеклись и даже не заметили, что огоньки сначала задрожали, будто на них подул лёгкий ветерок, а затем и вовсе потухли. Двери и окна были плотно заперты, никакого сквозняка. Огонь со свечей словно просто исчез, даже дымка не осталось.

Помощник ребе заметил это и хотел вновь зажечь ханукию, но цадик* ему не позволил, а велел петь со всеми. Когда песня заканчивалась, ребе Барух рассказывал притчи и разные истории, а потом все снова принимались петь. Так бы вечер и кончился — все уже и думать забыли о свечах.

Но в полночь вдруг распахнулась дверь в избу. На пороге стоял человек в изорванной одежде, по его лицу текла кровь. Гости ребе, да и сам хозяин, не сразу узнали хасида из далёкой деревни. Хотя человек этот выглядел очень измученным, было видно: он безумно счастлив, что добрался наконец до своих.

Когда он выпил воды и сел за стол, все смотрели только на него. И он начал рассказывать.

Как и все хасиды, он хотел попасть на праздник к ребе вовремя, к зажжению первой свечи. Но погода вот уже неделю стояла ужасная, мела метель, да и мороз был нешуточный. Хасид ждал до последнего, надеясь, что хоть немного потеплеет или метель уляжется. Однако становилось только хуже, а тянуть было уже некуда. И вот он решился идти и днём и ночью, лишь бы поспеть вовремя.

Он хорошо знал дорогу, но темнеет-то зимой рано, и он сбился с пути. И тут ему повстречались разбойники. О, они очень обрадовались. Кто, как не богатый купец, может идти ночью по лесу один. Что, как не большие деньги, заставит человека выйти в такую погоду из дома и так торопиться.

— И вот они запрыгнули в мою повозку, связали и избили меня, требуя отдать все мои деньги. Вы знаете, я беден, но они никак не могли поверить, что у меня ничего нет. Когда они поняли, что при себе я денег не имею, они стали мучить меня и выспрашивать, где я прячу свои богатства. Один из них оседлал мою бедную клячу и сказал, что повезёт меня к атаману. А там будет, как их главарь решит. И вот мы приехали в какой-то дом в лесу. Атамана не оказалось на месте. Но его помощники не теряли времени — они продолжали избивать и пытать меня. А потом они бросили меня в холодный подвал. Не знаю, сколько я там пролежал, но вот, наконец, дверь отворилась, и меня повели к их главарю. Сразу было видно, что это ужасный головорез. Но я его не испугался.

Хасид в подробностях рассказал главному разбойнику, что собирался ехать к ребе на Хануку, что мечтал об этом давно и что ребе — свет его жизни. И опять повторил: денег у него нет, а так бы он с радостью всё отдал.

И бандит, похоже, ему поверил. Он снял с хасида наручники и сказал, мрачно усмехаясь:

«Ещё никто не мог зимой в одиночку проехать через этот ужасный лес, ведь моя банда не одна в округе, да и волки кругом только и ждут лёгкой добычи. Но если тебе это удастся, и я узнаю об этом, — и тут атаман недобро рассмеялся мне в лицо, — я распущу свою банду и тоже стану хасидом твоего ребе. Дай мне знак — привяжи свой платок на ветке большого дуба на краю деревни».

— Мне вернули лошадь и повозку, — продолжал хасид. — Мы выехали на заметённую снегом дорогу. Тьма была кромешная. Где-то поблизости завыли волки. Лошадка моя встала, как вкопанная, и сколько я ни погонял её, она только громко ржала, но с места не двигалась. Я совершенно не знал, что делать, и приготовился к худшему, как вдруг вдали я заметил огонёк. Наверное, и моя кобыла его увидела, потому что внезапно передумала и потрусила довольно резво по еле видимой дороге. С Божьей помощью через несколько часов мы добрались до деревни. А огонёк этот всё время маячил где-то впереди. Как и было условлено, я повязал свой платок на ветке большого дерева, у соседнего дома. Кто знает, а вдруг тот бандит и вправду раскается?

Гости ребе, затаив дыхание, слушали рассказ. И как-то даже не заметили, что свечи в ханукии уже догорают. Кто их зажёг? Возможно, помощник ребе осмелился нарушить волю учителя, только что-то в это плохо верится.

*Цадик (ивр. «праведник») — руководитель хасидской общины, человек мудрый и почитаемый.

Еще о Хануке: