Да. Я практически согласен. Почти убедили. Ребенку нужно читать всё это: про смерть, про секс, про насилие. Эго, голод, агрессия и прочие подавленные эмоции…

Но ведь не с младенчества, правда? Не в четыре года ещё, хорошо?

Так что пока мы сами выбираем дочери книги для чтения – мы, а не редакции подростковых журналов, при всём моем уважении.

Нет, мы с женой не исходим на дидактику над каждой книгой. В основном пляшем от собственных вкусов: что самим когда-то нравилось, то и даем. Тем более выбирать есть из чего. «В свободном доступе» две полки книг, не считая всякого-разного в дальних шкафах. Пристрастия нашей читательницы меняются каждую неделю: на текущий момент в фаворитах Карлсон; ветхий, зачитанный Буратино с иллюстрациями Владимирского; Бианки. А из стихов – «Плюх и Плих» и Чуковский. И Барто.

Вот у кого «правильный» детский мир. Всегда светлый, в меру простой; в общем-то добрый и радостный – но без сладкого сюсюканья.

Вы помните! Вы всё, конечно, помните:

Уронили мишку на пол

Наша Таня громко плачет… –

Что ж ты плачешь, рёвушка?..

Идет бычок, качается…

…Уснул бычок.

Помните первые радости и восторги – то, что было в сухом остатке после постоянных кормлений, бесконечных подмываний, мокрых пеленок… Мы уже держим головку! Уже узнаёт, уже улыбается! А как агукает, как осмысленно агукает! Помните?

«Сын зовет: – Агу, агу!
Мол, побудь со мною.
А в ответ: – Я не могу,
Я посуду мою.
Но опять: – Агу, агу! –
Слышно с новой силой.
И в ответ: – Бегу, бегу,
Не сердись, мой милый!»

Каждый миг наполнен ощущениями, переживаниями, мыслями. Иногда получаются прямо-таки импрессионистские зарисовки:

…Здесь не комната большая,
Здесь огромная страна,
Два дивана-великана…

Не успели оглянуться – начались победы и свершения. Вот уже ходим, вот уже учимся говорить…

…Она дошла до стула,
Немножко отдохнула…

Первые встречи с незнакомыми детьми – как это интересно, притягательно и страшно («Встреча»).

Вот мама. Всегда где-то рядом, пусть на заднем плане, но постоянно и ощутимо. Мама – сила организующая и направляющая.

«А мама в белой юбке,
Как капитан из рубки,
дает команду бодро:
– Скорей несите вёдра,
Мыльницы и губки!

…Думал, мама согласится –
Будет птица у меня.»

(Понятно, кто в доме главный?)

Папа присутствует лишь фоном, почти неощутимым.

«Заревел в ответ медведь:
– Я при чём тут, жёнка?
Это мать должна уметь
Влиять на медвежонка.
Сынок – забота ваша,
На то вы и мамаша».

Аргументированно и уважительно – на «вы».

Но есть папа, есть. Просто он занят своими, папиными делами. Кует чего-то железного. Организует организационного или считает бухгалтерского чего-то. Неважно. Главное, он есть.

«Отец ответил: – Дочка,
Уймись на полчасочка».

Папа есть. Дедушка есть с бабушкой. Соседи есть. Дети и взрослые. Люди вокруг. Чем дальше, тем больше. Никаких малых семей, засевших по клеткам-квартирам.

Двор. Улица. Осваиваем окружающее пространство. Растем, взрослеем! То хочу сам, это – тоже сам. Растут наши помощники:

Вот у Тани сколько дела:
Таня ела, чай пила,
Села, с мамой посидела,
Встала, к бабушке пошла.

Ладно, пока пусть делает как может, а там, глядишь, и реальной помощи дождемся. А то сегодня не разрешишь, а завтра сам не захочет, и тогда уж заставляй.

…Мы с дедом красили сарай,
Мы встали с ним чуть свет..

Дед – это да. Это реальная воспитательная сила. Не торопится никогда, да и вообще…

Сначала стену вытирай, –
учил меня мой дед. –
Ты ототри ее, очисть,
Тогда смелей берись за кисть.

И вот вам настоящий хэппи-энд:

Я завтра встану на заре,
Покрашу что-нибудь!

Не успели оглянуться, как наш ребёнок влился в «детский коллектив», со всеми его тонкостями и хитросплетениями. Нужно поспевать за другими, быть как они, быть лучше них! Готовьтесь, родители!

…Я расту! Уже я маму перерос!…

…Бедный Дима, он моложе! Он завидует Сереже!…

…Лида, Лида, ты мала! Зря ты прыгалку взяла!…

Ах, так? И Лида скачет по квартире, ни на кого и ни на что не обращая внимания, потому что сейчас ей важно лишь одно: завтра выйдет Лидочка вперед, Лида прыгалку возьмет:

…И с разбега,
И на месте,
И двумя ногами
Вместе…

…Лида, Лида, вот так Лида!
– Раздадутся голоса,
– Посмотрите, это Лида
Скачет целых полчаса!…

Что по сравнению с этим сетования бабушки и возмущенное ворчание соседа?!

Ну да ладно, для детей такое нормально. Не упустить бы настоящий эгоизм:

«Кто не знает Любочку?
Любу знают все!»

Да, эта девица уже понимает, с какой стороны намазывают масло на хлеб:

У меня уроков много,
Я за хлебом не пойду!

Спустили с рук? Прекрасно!

Говорит она старушке:
– Это детские места.
– Ну садись,
– вздыхает та.

Ребенок – он как птица: пережмёшь – придушишь, слабо будешь держать – вылетит из рук. Ох, непроста ты, родительская доля…

Мир Барто широк. Вот семья. Неважно, где мы живем – в доме, на даче, в коммуналке ли. Вот соседи. Вот двор. Школа. Пионерский наш отряд (кстати, откуда цитата?) Всё есть.

Подростков, между прочим, у Барто нет – только дети, от младенцев до вполне самостоятельных среднеклассников.

Мы с Тамарой санитарки.
Тамара лечит, я – реву…

Ну… здесь уж у кого как получается. Кто хвастливый, кто плаксивый, кто болтливый – наше дело воспитывать. Где надо – нажать, где надо – поддаться.

«Добивался я упрямо,
Повозился я не зря.
– Чудеса, – сказала мама
И купила снегиря».

И правильно купила, между прочим! А то что же, зря старался?

Почти не спорил с дедом, не вертелся за обедом…всех за всё благодарил?

Барто учит сочувствовать, понимать другого. Маму, сестру. Соседских ребят. Даже снежную бабу. Опять же не в лоб; она умеет учить без нравоучения.

– Мне не хватает теплоты, –
Она сказала дочке.
Дочь удивилась: – Мёрзнешь ты
И в летние денечки?
– Ты не поймешь, ещё мала, –
Сказала мать устало.
А дочь кричит: – Я поняла! –
И тащит одеяло.

Обычно у поэта что-то одно перевешивает: или интеллектуальные ассоциации, или мысли, или эмоции. А Барто – она гармоничная. Мудрая. На ее стихах можно вырасти человеком.

Но это всё анализ, взрослые размышления. По-настоящему важно другое. Чтоб нравилось и ребенку, и тебе самому. И уж совсем хорошо, если, пока читаешь, всплывают полузабытые фразы или даже целые куски. И ты вдруг понимаешь, что «глазами» этого не помнишь, только «ушами», причем с мамиными интонациями. «А что болтунья Лида – мол, так это Вовка выдумал», – мне мама цитировала, и дальше – про драмкружок, кружок по фото, про еще гулять охота, намекая на непостоянство моих увлечений.

А кое-что помню уже «глазами» – сам дочке вслух читал:

«Мы рычали и мычали,
По-собачьи лаяли,
Не слыхали замечаний
Анны Николаевны».

А она, – обратите внимание! –

«А она сказала строго:
— Что за шум такой у вас?
Я детей видала много –
Таких я вижу в первый раз».

Это ж нам так выговаривала наша классная руководительница, Ида Яковлевна! И дочкина воспитательница, садиковская, чуть ли не слово в слово! То ли обе Барто начитались, то ли Агния, наоборот, их подслушала?

У меня лично ощущение, что у Барто совершенно вневременные стихи. Про болтунью Лиду стихотворение написано в 34-м году, а это, про Анну Николаевну – в 78-м. Чувствуете разницу? Я – нет. Ну, какие-то деталюшки, черточки времени-быта есть, типа «целая компания на кухне греет воду», – но хочу сказать, что и сам грел воду для купания. Только гораздо позже, гораздо.

И на закуску – пять фактов из биографии Агнии Барто.

Хотя на вашем месте я бы подумал, стоит ли дальше читать. Вот я, например, ничего не знаю о Виталии Бианки, что совершенно мне не мешает с удовольствием его перечитывать.

Так вот:

Поэтического стажа у Агнии Барто лет пятьдесят с хвостиком, так что по советским меркам она явно заслужила почетное звание отличника своей профессии. Поскольку «Отличника детской поэзии» в Советском Союзе не было, то взамен Барто дали две премии, Сталинскую (1952) и Ленинскую (1970).

Во время войны была в эвакуации в Свердловске. Некоторое время работала на заводе, доросла до токаря второго разряда.

В 1942 ездила на Западный фронт корреспондентом «Комсомольской правды», но ненадолго. Не получилось из неё Эренбурга – видно, не тот душевный настрой.

Кстати, очень любила танцевать. Очень.

В детстве у неё была няня. У её детей тоже была няня.

Когда-то давно молодая поэтесса Барто ляпнула Маршаку: «Знаете, Самуил Яковлевич, в нашей детской литературе есть Маршак и подмаршачники. Маршаком я быть не могу, а подмаршачником — не желаю». Маршак, понятно, обиделся и несколько лет с ней не разговаривал.

Давно это было, ещё до войны. Прошло время и всё расставило по местам. Вот они, стоят рядышком: Маршак, Заходер, Барто. И чуть в сторонке – Чуковский.