Напротив нашего дома живет дедушка. Почти каждый день я вижу из окна, как он кормит белок и поливает старую больную пальму. Иногда к нему приводят внука, мальчика лет шести. Мальчик играет на балконе, и я слышу их разговор.
– Не лезь туда, не трогай эту воду! – сердится дедушка.
– Why? I wanna play with this, – отвечает мальчик.
– Это же поливать, цветок поливать. Вон тот, – объясняет дед.
– It does not need watering!
– Я лучше знаю, что нужно, а что нет. Заходи в дом, в комнате играй.
– But I wanna stay here! – капризничает ребёнок.
Обычная ситуация для нашей местности, скажу я вам. Важное уточнение: последние три года я живу в Америке, и таких случаев наблюдала вагон и маленькую тележку. Родители обращаются к ребёнку по-русски, ребёнок отвечает по-английски.
Однажды я стала свидетелем занятной ситуации. Мы отдыхали на природе с семьей, которая не так давно эмигрировала в Штаты из Израиля. Мама, две дочери-подростка и глава семьи – новый мамин американский муж. С отцом все говорили по-английски, к детям мама обращалась по-русски, а девочки, выросшие в Израиле, говорили между собой на иврите.
К сожалению, порой общение в таких семьях в конце концов сводится к «что ты будешь кушать?» И этого многие из нас – родителей, чьи дети растут в не русскоязычной среде, – очень боятся.
Кстати, кушать он, скорее всего, хочет пиццу или макароны с сыром, а не суп и пюре с котлетой, но об этом сейчас не будем.
Дочери моих друзей пятнадцать лет, она лучшая ученица в классе по языку и литературе. Английскому языку и литературе.
– А что, – спросила я как-то, – носителей языка на победу в этой номинации не нашлось?
И тут же подумала: «А ведь она и есть носитель. Девочка Юля (Джулия), родившаяся в городе Донецке. Она самый настоящий носитель английского языка. За десять лет этот язык стал для неё понятней и родней, чем язык матери, и его теперь она «носит» гораздо охотней и радостней, чем русский, оперирует его словарным запасом – легче и уверенней, чувствует и любит – сильнее».
Для моего девятилетнего сына, который почти три года ходит в американскую школу, предпочтительный язык общения – русский. Пока. Я теперь прекрасно понимаю, что именно «пока».
В русской воскресной школе, куда мы водим его каждую неделю, мальчиков раз-два и обчелся. Видимо, срабатывают российские стереотипы: считается, что будущим мужчинам важно знать точные и естественные науки, заниматься спортом, а филология, музыка и прочие танцы – для девчонок. И девочки эти, которые подчас лучше и быстрее схватывают языки, между собой на переменах в русской школе немедленно переходят на английский. Такова жизнь – мир вокруг них говорит по-английски, а примитивного русского им достаточно, чтобы понять, о чем спросила мама.
В идеале все мы хотим от своих детей двуязычия.
Абсолютный билингвизм предполагает совершенно идентичное владение языками во всех ситуациях общения. Доcтичь этого невозможно. Это связано с тем, что опыт, который ребёнок приобрёл, пользуясь одним языком, всегда будет отличаться от опыта, приобретённого с использованием другого языка. Чаще всего ребёнок предпочитает использовать разные языки в разных ситуациях.
Мария Хаскельберг, психолог, Москва
Двуязычие (билингвизм) положительно сказывается на развитии памяти, умении понимать и анализировать, на сообразительности, быстроте реакции, математических навыках и логике. Полноценно развивающиеся билингвы, как правило, хорошо учатся и лучше других усваивают абстрактные науки, литературу и другие иностранные языки.
Екатерина Протасова, доктор пед. наук, Хельсинки
Язык страны проживания нашим детям необходим как минимум для того, чтобы хорошо учиться. Русский – чтобы общаться с нами и не забывать, кто они и откуда. Это ведь важная часть самоидентификации – они такая же часть русской культуры, как и мы. По крайней мере, так нам хочется думать.
Каждый вменяемый родитель хотел бы, чтобы его дитя владело свободно парой-тройкой языков. Я тоже всегда об этом мечтала. Но с таким логопедическим анамнезом, как у моего сына (заикание, легкая задержка речевого развития), в хорошую английскую школу в Москве его бы никогда не взяли. Это точно, я узнавала.
Теперь же это вопрос не свободного выбора, а жёстокой необходимости. Так что будет мой ребёночек развиваться и совершенствоваться вопреки рекомендациям консервативных тетушек-логопедов из районо.
Однако есть нюанс. На начальном этапе второй язык замедляет развитие первого. Таким образом, через пару лет жизни в другой стране в большинстве случаев мы получаем (мамы деток из разных стран не дадут соврать) не полиглота, а ребёнка с обеднённым словарным запасом – и на первом языке, и на втором.
Подчеркиваю: не бедным, а обеднённым. У наших детей, которые прекрасно усваивают точные науки и вообще весьма прилежны в учебе, иногда вдруг обнаруживается недостача точного слова или примитивная ошибка в построении словосочетаний. Особенно если речь идёт об их ежедневных реалиях.
Очень распространён взгляд, согласно которому детям чрезвычайно легко даётся новый язык. Однако изучение даже одного языка – процесс, длящийся годы. Научиться вести простую беседу можно быстро (хотя у одноязычных детей примерно 3 года уходит на то, чтобы научиться внятно беседовать с незнакомым человеком), но развитие способности к формальной речи занимает гораздо больше времени.
Анник Де Хоувер, университет Антверпена и Научный фонд Фландрии, Бельгия
– Мама, у нас скоро будет field trip!
– Поездка на ферму, ты хотел сказать?
– Да, да. Надо выбрать lunch.
– Отметить, что ты будешь есть на обед?
Это наш вчерашний разговор с сыном. Не подобралось нужное слово моментально, хотя, повторюсь, для моего ребёнка предпочтительный язык общения – русский.
В английском, думаю, ситуация примерно такая же. Разве что вместо вкраплений русских слов он использует «playground English», «baby language» – слова простые и понятные, но более приличествующие для выражения мыслей и эмоций ребёнку на пару лет младше.
Дальше будет больше. Два языка вступят в незримую борьбу, и какой из них победит – для меня не тайна. Только от моей настойчивости сейчас зависит, на каком уровне сохранится его русский и как долго будет прихрамывать английский. Оборотная сторона медали, увы.
При любых сценариях освоения двух языков в раннем возрасте присутствует выраженная тенденция к одноязычию. При погружении в новую языковую среду ребёнка, уже говорящего на одном языке, эта тенденция выражается в обеднении или полной потере первого языка. Только сосуществование на протяжении длительного времени двух языковых сред, необходимых ребёнку (естественных или созданных искусственно), приводит к двуязычию и позволяет сохранить его.
Наталья Александрова, психолог, доктор наук, Берлин
От всего этого мне немного грустно. Раньше я грустила больше, пока однажды не вспомнилось…
Раннее утро, май. Мне 15 лет, бабуля сидит на лавочке и с нежностью смотрит на зацветшие астры:
– Дивись, як гарно квіточки зацвіли.
– Гарно, – отвечаю я ей.
– А ти нє хотіла сажати.
– Я й зараз не хочу! – смеясь, отвечаю я. – Ранішє їжачок приходив туди дє зараз квіточки ваші.
Так-то… А знаете, как я сейчас разговариваю? Как москвичка. С характерной, но не карикатурной, разумеется, интонацией.
Когда мне было 19 лет, я уехала из родного Днепропетровска (это Украина, если кто не знает) и поступила в Московский государственный университет. Жила, училась, вышла замуж, работала – в Москве. Так получилось.
Я умею читать по-украински, могу говорить на родном языке (правда, оперируя несколько ограниченным словарным запасом, зато совершенно без акцента), а вот писать… За двадцать лет письменный практически забыла, ошибки делаю просто неприличные.
Первый кризис в овладении речью наступает в 6 лет или при переходе в школу, когда авторитет учителя и язык школьного обучения начинают играть существенную роль, а речь получает письменную форму. Второй кризис – в 12-14 лет, когда происходит осознание своей независимости и подросток решает, что́ в данный момент ему в жизни важнее. И третий кризис – при вступлении в самостоятельную взрослую жизнь, когда профессиональные интересы начинают определять языковые приоритеты. В каждый из этих моментов может измениться и внутреннее отношение индивида к своему двуязычию.
Екатерина Протасова, доктор пед. наук, Хельсинки
Когда я приезжаю домой, к родным, я говорю по-русски, с московской интонацией, а они – на суржике, смеси русского и украинского, как и говорили, когда я была ребёнком.
Получается, я сама – прекрасный пример того, как это бывает. Так стоит ли грустить? Пожалуй, нет. Впрочем, иллюзий тоже питать не стоит.
Версия для печати
