Главная Чтение

Про жалюзи и генетику

Я люблю смотреть телевизор. Но мама говорит, что это на меня плохо влияет – я начинаю беситься после мультиков. Зато она разрешает мне включать передачи про животных. Хотя мне кажется, что после них я тоже хорошо бешусь.

Однажды в смешном кино про сусликов я услышал непонятное слово «генетика».
– Мама, – спросил я, – а что такое генетика?
– Это когда дети похожи на родителей, – объяснила мама.
– А на кого я похож?
– Трудно сказать…
– Значит, у меня нет генетики?
– Генетика есть всегда, – строго сказала мама. – Например, глаза у ребёнка такого же цвета, как у кого-то из родителей.


– А у меня какие глаза?
– Синие.
– А у тебя?
– Серые.
– А у папы?
– Карие.
– Мама, а откуда у меня взялись синие глаза?
– Глаза в генетике не главное, – сказала мама, покосившись на помрачневшего папу. – Характер важнее.
– А у меня папин характер?
– Думаю, да.
– Ничего подобного, – сказал папа. – Я никогда не был таким болтливым.
– Я тоже не болтушка! – рассердилась мама.
– А почему тогда я болтливый? – спросил я.
– Не знаю, – сказала мама. – Вообще сложно объяснить, что такое генетика, такому маленькому мальчику, как ты.

Честно говоря, я думаю, детям можно всё объяснить, если есть время. А у мамы его не было, потому что как раз в эту минуту чужой дядя пришёл вешать нам жалюзи вместо занавесок. Мама говорит, что её тошнит от бабушкиных занавесок в цветочек, хотя сама сердится на папу за то, что он ей не дарит цветы.

Я ей как-то сказал:
– Мама, а вдруг тебя стошнит от папиных букетов?
– Это зависит от того, какие они будут, – ответила тогда мама. – Если три замёрзшие гвоздички, как в прошлом году, может и стошнить. А вот если большой букет роз, мне понравится.

Не понимаю, почему мама не хочет, чтобы папа дарил гвоздики. Может, у неё аллергия? У меня, например, аллергия на шоколад: если я съем шесть шоколадных конфет, на подбородке появятся красные прыщики. Не сразу, через день, а сначала подбородок будет чесаться.
Наверное, у мамы от бабушкиных занавесок тоже стал чесаться подбородок, поэтому она и купила жалюзи.


Мне жалюзи очень понравились. Они были сделаны из белых железных пластинок и шуршали, когда двигались. Сбоку длинная палка и цепочка. Если повертеть палку, белые пластинки поворачивались, а если потянуть за цепочку – поднимались.

Играть с жалюзи было весело. Сначала я вертел палку, потом тянул за цепочку, опять вертел палку и снова тянул за цепочку. Я старался делать это быстро-быстро, а потом ещё быстрее, чем быстро-быстро. Жалюзи смешно шуршали, и пластинки спотыкались друг о друга.

А потом палка отломилась. Я подумал, что меня будут ругать, но папа сказал:
– Ничего страшного. Палку легко прикрепить обратно. Главное – не потеряй её.


Палка была очень красивая – длинная и тонкая, как копьё. Я стал метать её в подушки на диване. Представил, что я индеец, а подушки – это ковбои, и они меня преследуют. Ковбоев было трое, они окружили меня. Чтобы не попасть в плен, я бил направо и налево, одного сбросил в пропасть за диваном, второго загнал в угол у телевизора. А когда мы остались с третьим один на один, я изо всех сил треснул его прямо копьём по башке! И… моё копьё сломалось.

Мама жарила котлеты на кухне и не видела, что произошло. Папа сидел за компьютером в маленькой комнате и тоже ничего не знал. Я представил, как мама войдёт, увидит сломанную палку, сделает страшные глаза, начнёт быстро и громко дышать, а потом скажет: «Я же говорила!» И будет ругаться.

Мама почему-то всегда ругается, когда всё происходит так, как она говорит. Странно, а я бы радовался, если бы мог предсказывать будущее.

Я взял две половинки палки и быстро спрятал их под диван. Не знаю, почему. Просто взял и спрятал.

Вечером мама опустила жалюзи цепочкой и захотела их закрыть.
– Андрей, прикрепи палку на место, – сказала она папе строго.
– Прикреплю, – ответил папа, не вставая из-за компьютера.
– Ты и вчера обещал, что прикрепишь.
– Я и сегодня не отказываюсь от своего обещания. Прикреплю, – заверил папа.
– Прикрепи сейчас! – потребовала мама.
Она всегда хочет, чтобы всё делали сейчас. Из-за этого у неё с папой… ну, эти… разногласия. Разногласия – это когда ругаются.
– Ну, хорошо, хорошо, – сердито сказал папа и спросил: – А где она?
– Не знаю, – сказала мама тоже сердито.
– Где палка? – спросил папа у меня.
– Не знаю, – сказал я.

Я не знаю, почему так сказал. Палка была под диваном, и я это прекрасно знал. Ещё я знал, что врать нехорошо, но мой рот открылся вроде как сам собой, а язык сам сказал: «Не знаю».

– Честное слово? – уточнила мама.
– Честное слово, – кивнул я.

Все стали искать палку от жалюзи. И я тоже искал. Мы искали в спальне, искали в углу, где лежат мои игрушки, искали на кухне, где стоят баночки с перцем и сухим укропом, а мама даже выглянула на балкон. Только под диван никто не посмотрел.

Палку не нашли. Мама ругалась на папу за то, что он не прикрепил палку сразу, когда она ещё никуда не делась. Папа ругался на маму за то, что она пристаёт к нему с этой палкой, которой вообще нигде нет. Мне уже никто не задавал вопросов.

Прошло много дней. Может, пять, а может, три. Папа привёз меня из садика, мы вошли в дом, и я снял ботинки: один правильно, развязав шнурки, а второй неправильно – вытащил ногу из завязанного ботинка. И я уже хотел побежать в комнату и, как обычно, прыгнуть и повиснуть на маме, чтобы она сказала: «Я тебя уроню, ты стал большой и тяжёлый!» – но вдруг увидел: у мамы очень строгое лицо. Она стояла и смотрела на меня так серьёзно, что виснуть на ней мне перехотелось.

В руках у мамы было моё копьё, обе половинки. На самом деле это, конечно, была сломанная палка от жалюзи, но мне больше нравится думать, что настоящее копьё.

– Что это? – спросила мама.
Я хотел сказать: «Палка от жалюзи, разве ты не видишь?» — но почему-то промолчал.
– Это ты сделал? – спросила мама.
– Нет, – сказал я.
Про то, что врать нехорошо, особенно маме, я не забыл. Но мой рот опять открылся вроде как сам собой, а язык сам сказал: «Нет».
– Нет? – переспросила мама.
– Нет, – повторил я.
И подумал: «Сейчас начнет ругаться…» Но мама не начала ругаться и даже остановила папу, который вдруг тоже хотел начать ругаться. Она положила ему руку на плечо и сказала:
– Не надо, я с ним поговорю.
Потом она повернулась ко мне и сказала очень спокойно:
– Малыш, дело не в палке. Я тебе поверила, а ты меня обманул. Это очень обидно и больно, когда тебя обманывают любимые люди.

Больше она ничего не сказала, пошла заниматься своими любимыми делами – убирать и готовить.


А мне вдруг стало так грустно и так жаль маму, что захотелось плакать. И я заплакал, но никто не обращал на меня внимания, и скоро слёзы кончились. Они всегда быстро заканчиваются, когда никто не смотрит.

Весь вечер мы с мамой были грустные, даже за ужином. Когда пришло время спать, я грустно почистил зубы, грустно надел пижаму и очень грустно лёг в кровать. Потом я выключил свет и стал думать о том, как мне жаль маму. Я лежал и думал: «Хоть бы она пришла, и тогда я скажу, что больше не буду обманывать. Никогда-никогда… Хоть бы она пришла».

И она действительно пришла! Села на край кровати, погладила меня по голове и сказала:
– Ты же больше не будешь, правда?
Никогда-никогда! – сказал я и заплакал.
– Я верю, – сказала мама и поцеловала меня в лоб. – Хочешь, сказку расскажу?
– Расскажи лучше, как ты была маленькой, – попросил я.

Мне очень нравится, когда мама рассказывает о своём детстве, даже больше, чем когда читает сказки.


– Хорошо, – сказала мама. – Давным-давно, когда мне было пять лет, я жила летом у бабушки. Там было хорошо: большой двор, много деревьев и заросли малины. Настоящей красной малины, такой, как я покупаю тебе в магазине. И малина эта так разрослась, что даже у соседей за забором были кусты. Пролезть в них могла только я, такие плотные были заросли. А ведь они ещё и колючие, знаешь?
– Нет, – честно сказал я. – Малина же всегда в коробочках в магазине, без кустов.
– Точно. Ну, дело не в этом. У моей бабушки был гребень для волос, красоты необыкновенной. Весь золотой – витым полукругом, очень похожий на корону принцессы. Только в некоторых местах золотая краска облупилась. И вот однажды я играла, играла, да и сломала случайно эту красоту пополам. А он вообще-то ценный был – как память, подарок бабушкиной сестры. Взяла я две золотые половинки и забросила подальше в соседскую малину. Бабушка хватилась, а гребня-то и нет! «Ты не брала?» – спросила меня. «Нет», – сказала я. Не знаю, почему. У меня как будто рот сам собой открылся и сказал: «Нет». Бабушка искала везде: в доме, во дворе, в саду. Всё напрасно. А на следующий день пошла к забору, соседку позвать, видит, а гребень лежит там, в малине и предательски сверкает на солнце. «Зачем ты это сделала?!» – ругалась бабуля. А я залезла под кровать, забилась в пыльный угол и смотрела на бабушкины ноги в клетчатых тапочках. Белое вышитое покрывало опускалось до полу и скрывало меня.

А потом бабуля села на кровать и заплакала. Наверное, ей было очень обидно. А старики, они как дети – заплакать могут и от обиды, и даже просто так.

И тут я всё понял!
– Мама, и тогда ты тоже заплакала?
– Конечно, я ведь очень любила бабушку.
– Да, да, я понимаю!
– Понимаешь? Ты тоже любишь бабушку и нас с папой?
– Нет, я понимаю, что такое генетика!
– Генетика? – переспросила мама.
– Ну, да! Помнишь, я тебя спрашивал про генетику?
– Помню… – сказала мама и почему-то весело засмеялась.

Она тоже всё поняла. А вы поняли?

2 апреля 2009

Алёна Смирягина

Чтобы оставить комментарий к статье, вы должны авторизоваться.

Другие материалы

Путешествуем (10 апреля 2013)

Путеводитель по Израилю

Линор Горалик продолжает рассказывать детям, что они должны показать родителям в Израиле.

Чтение (8 апреля 2013)

Мечта и фантазия

Стихи Анны Игнатовой

Когда взрослые были детьми (5 апреля 2013)

Хулиганы: Узнай в себе подлеца

Нехорошо мы обошлись с военруком нашим, а он был святым человеком.