В детстве я Шибенника боялся — мама за порог на пару минут, ведро с помоями вылить, а мне уже страшно, страшно, даже когда он и не выглядывал из-за коридорной двери. А он выглядывал.

Помню, голову высунет и черными глазищами меня разглядывает, а я стою на пороге, зимой, босиком и ору: ма-ма, ма-ма, ма! Страшно! Хотя он ничего такого не делал, просто смотрел на меня. Глядел, как я боюсь, как на пороге босиком стою и маму зову.

Когда я подрос, то сам стал наблюдать за Шибенником: как он с котом Васькой дружит, а с кошкой Дуськой нет (с Васей он потом тоже поссорился, почему — не знаю), как грустно на белок и сорок с галками из окна смотрит.

Всё это помню, а лица Шибенника не помню абсолютно. Сейчас мне кажется, были усы и бакенбарды, а раньше чего-то другое казалось. Вроде всё детство он в доме околачивался, иногда несколько раз на дню его видел — не помню лица. Хотя, чего уж там, я своего-то лица не помню.

Шибенник и вещами в кладовке шуршал, и по чердаку топтался, но было уже не страшно. Я только раз испугался — когда Дуську за хвост таскал, а он шкаф качнул очень неожиданно. Вот после этого страшно стало и стыдно. Стыдно, что он подсмотрел, как я Дуську мучил и ещё много чего.

Шибенник жаб земляных под полом разводил, сверчка принес.

Последние двадцать лет мы не видимся с Шибенником, и лягушки все разбежались. Но знаю точно — здесь он. Запах свой в разных местах оставляет. Вещи прячет, а потом подбрасывает. В сад штуки всякие складывает.

Здесь он, здесь. Враг мой. Ничего мне не даст забыть и маме моей тоже. А вот дедушке моему повезло: Шибенника в семью прадед Арон привел осенью 49-го. Кажется, в Воложине дело было. Дедушка тогда был уже взрослый.

БЕЛКА

В книжке «Как правильно сажать смородину» я прочёл, что крыжовник должен расти у забора, где солнце, а мой куст рос посреди двора в тени яблони. Я всё собирался его пересадить, ведь выкопать неправильный куст — дело пяти минут. Но лень было возиться, он не очень-то мне нравился, если и был чем знаменит, то своими колючками.

А вот мама этого крыжовничего кактуса действительно была кустихой знаменитой. Кстати, она тоже неправильно росла — в тени, в самой середине двора. Но ей это не мешало, на ней было много ягод, а по утрам под ней устраивали свидание гном и белка.

Гном меня не очень-то интересовал. Подумаешь, маленький, худощавый, морщинистый, взрослый. У меня в детском саду таких было полно: худощавых и маленьких противных детей и морщинистых нянь. Гном ещё какой-то серый был, а белка была нормальной, рыжей, как на картинке. Цокала, дралась с воронами и бросала в меня орешки осенью.

Так вот, когда она прибегала во двор, к ней можно было очень близко подойти, пока она у нас паслась. Она долго возле гномьих ног гуляла, можно было даже заскучать. А когда мне становилось скучно, я с воем бросался за белкой, чтобы её поближе рассмотреть-погладить, а она прыгала на дерево.

Я стоял под деревом, смотрел на красивую рыжую белку и радовался, как она цокает и бросает в меня орешками. И гном тоже стоял и смотрел, но с ним было неинтересно, и вообще он был неправильный, не такой как на картинках рисуют.

Белочкины орешки я подбирал и клал в карман, и гном тоже подбирал. А ещё гном любил разглядывать мои синие резиновые сапожки с белыми рыбками. Тут я ему не мешал. Пускай себе смотрит.

Потом меня стали водить в детский сад, и я уже реже виделся с гномом и белкой, а когда пошёл в школу, то совсем перестал. Кусты же так и росли на своих неправильных местах, только на одном созревал крыжовник, а на другом — колючки.