Надеюсь, стихи Михаила Грозовского уже попадались на глаза нашим читателям, взрослым и не очень. В
конце концов, он — автор чуть ли не полусотни книжек для детей, выпущенных разными московскими издательствами. Самая большая — «Я был в стране чудес» — вышла в «Самокате» совсем недавно, в 2009 году.
А мы сегодня обратимся к двум другим поэтическим сборникам Грозовского — «Говорящие вещи» и «Мой зоопарк». Сами названия этих книжек отсылают к одной из лучших традиций отечественной поэзии — к школе С.Я. Маршака. Стихи Грозовского тоже занимательны, познавательны и афористичны.
Как написала известная исследовательница детской литературы Ольга Корф, «звук для него важен, как и для всякого поэта, но, выстраивая оригинальные звуковые ряды, он обязательно «зацепит» свою главную мысль — об уважительном отношении ко всему живому, не допускающем презрения даже в интонации». Важно ещё то, что стихи Грозовского остроумны. Иногда они — крохотные басни, но, конечно, безо всякой морали. Предполагается, что читатель и без помощи автора способен сделать из них вывод.
Хочу согласиться ещё с одной цитатой — из предисловия поэтессы Ольги Святковой к книжке «Я был в стране чудес»: «Его стихи (и оригинальные, и пересказанные с другого языка) написаны для всех и не поддаются делению на взрослые и детские, они именно длявсехние». Вот эта «длявсехность» очень важна, потому что многие стихи Грозовского оказываются в кругу подросткового чтения, а писать так, чтобы это было интересно сегодняшним средне- и старшеклассникам, очень сложно.
Михаил Леонидович Грозовский — коренной москвич, по первой профессии (после окончания физического факультета МГУ) — физик-ядерщик, по второй (семинар Евгения Винокурова в Литературном институте) — литератор, автор стихотворных и прозаических книг, переводчик, составитель антологий, и вот — с физиками это случается — стал очень интересным детским поэтом.
Михаил Яснов
Плафон
Плафон заснул и видел сон,
как будто бы разбился он,
упавши на пол с потолка.
Потом хозяйская рука
ввернула лампочку в патрон,
и ото сна очнулся он.
Болела левая скула,
но голова была цела.
Вилка
— Мне до Курского вокзала, —
Вилка Ножику сказала.
Тот спросил: зачем туда?
— Там буфет, а в нём — еда.
В нашем доме — с кашей плошка,
да в кастрюле щей немножко,
да кефиру на два дня…
Обойдутся без меня!
Стол
Если бы, если бы письменный Стол
следом за мною по улице шёл,
он бы — такая его ширина —
больше всего походил на слона.
Правда, у этой, вы скажете, туши
хобота нет и отсутствуют уши,
да и углы выступают из тела.
Всё это так, но не в этом же дело…
Кресло
Кресло дремлет без движенья.
На боках его видны
жировые отложенья
с той и этой стороны.
В глубине его устройство
удивительного свойства:
только глянешь сверху вниз,
как уже сомлел и скис.
Утюг
Утюг, здоровый, как битюг,
сперва прошёл по кромке брюк
разгорячённым животом
на Север с Юга, а потом
прошёлся с Севера на Юг
вдоль брюк,
как будто вдоль межи.
И брюки стали, как ножи.
Метла
Жила Метла. Она мела
и в дождь, и в сушь, и в зной.
И каждый раз она была
хорошею Метлой.
Мела отлично. И молва
пошла во все концы:
— Какая славная Метла!
— Какая плавная Метла!
— Ты будешь главная Метла! —
сказали ей жильцы.
Звучала часто похвала
и навевала лень,
и вот расслабилась Метла
в один прекрасный день.
Вблизи крыльца на рукоять
опёрлась у двери
и продолжала так стоять
и день, и два, и три.
И услыхала как-то раз
в свой адрес: «Помело»,
и захотелось скрыться с глаз,
так было тяжело…
Платок
Всему виной, всему виной
платок старинный шерстяной.
Торчала нитка из платка,
я тронул нитку с уголка.
Смотал моток — исчез платок.
С мотком наедине
ругалась, бабушка, браток,
и подзатыльников пяток
отец добавил мне.
Кран
Глядел на раковину кран,
как кинозритель на экран,
и видел целый день одно
эмалированное дно.
А если капелькой вода
по дну стучала иногда,
то это было всё равно
ненастоящее кино.
А настоящее кино
произошло не так давно,
когда горячая струя,
сама как будто не своя,
хлестала, жару не тая,
через края во все края,
и слесарь с гаечным ключом
ругался свет стоит на чем.
Кофемолка
Наступила минута ночная.
Кофемолка умолкла ручная.
Притомились её жернова.
Кофемолка, увы, не нова.
Что поделать? Ведь вся её быль —
это зерна, растертые в пыль,
да кофейник на слабом огне
с ароматною гущей на дне.
Кот
Целый год наш рыжий кот
собирается в поход.
От весны и до весны
он цветные видит сны,
где, идя верхами крыш,
ловит птичку или мышь.
Схватит, выпустит и — тьфу! —
вновь проснётся на шкафу.
Медведь
Медведь был лохматый,
ходил неуклюже,
огромную клетку
шагами утюжа.
Вздыхал…
И я понял потом,
отчего
мне было особенно
жалко его.
Медведь походил
на Ивана Петрова
из нашей деревни:
такой же здоровый,
такой же по виду
простак и профан.
Я даже подумал:
не наш ли Иван?
Но вот подошёл он,
медведь тёмно-бурый,
и лапой к себе
подозвал меня хмуро.
И я услыхал,
наклонясь через край:
«Увидишь Петрова —
привет передай».
Кролик
На террасе мальчик Вася
с бабушкой капусту квасит.
Режет с хрустом кочаны
резаком большой длины.
Рядом с Васей кролик грустный
догрызает лист капустный
и смущённо просит: «Вась!
Ты капусту-то не квась!»
Муравей
Какая-то рыжая крошка,
не видно,
а больно — нет сил.
Я с тем муравьем понарошку
играл, а он взял, укусил.
И гордо сказал, как отрезал,
такой независимый весь:
«Я к вашему брату не лезу,
ты к нашему брату не лезь!»
Павлин
Захотелось про павлина
рассказать,
да вышло длинно.
Весь рассказ о красоте
у павлина на хвосте.
Передать бы этот цвет,
да волшебной краски нет.
Про козу
Убежала коза, убежала…
И верёвка её не сдержала;
сорвалась, закусив удила,
прошептала: «Была — не была!» —
и пошла наворачивать прыть,
косогоры копытами рыть.
А казалось: чего ей неймётся?
Каждый день, каждый вечер подряд
ключевая вода из колодца,
чистый хлев и хозяйский пригляд,
завтрак, ужин, и дойка, и мойка…
Нет, рванула… видали — и только!
Отказали козе тормоза.
Вот такая попалась коза.
Случай с козлом
Старый Козёл говорил молодому:
«Травку выщипывай рядом у дома».
Жалко,
что для молодого Козла
близко от дома трава не росла.
Всё он искал повкусней да погуще.
Так и пропал за лесистою кущей.
«Кто его знает, куда он пошёл?» —
высказал мнение старый Козёл.
Бычок
Ловко
со сноровкой
передовика
на верёвку Вовка
привязал телка.
На Доске почёта
бабушкин внучок.
«Непонятно чё-то, —
думает бычок. —
Неужели Вовка?» —
и глядит окрест,
и жует верёвку,
и мычит в протест.