Всё — вперёд, всё — в даль

Александра Бруштейн. Дорога уходит в даль

АСТ, Астрель, 2009

— Не буду читать, это для девчонок! — я посмотрел на обложку — на мостовой стояла серьёзная девочка в соломенной шляпке, школьном платьице и белом переднике.

Александра Бруштейн. «Дорога уходит в даль».

Ну какое мне дело до того, как жили школьницы сто лет назад? Да ещё в далеком городе Вильне, который теперь называют Вильнюсом.

Мама не настаивала. Она сама принялась читать. Усталая, приходила с работы, листала страницы, смеялась и хмурилась.
А потом я заболел.
Сидел дома, тосковал, и так вышло, что не заметил, как прочитал всю книжку.
— А дальше? — спросил я у мамы.

И оказалось, у книги есть продолжение — длиной в целую жизнь.

У мамы я был один, но после книг «Дорога уходит в даль», «В рассветный час» и «Весна» у меня появилась воображаемая сестра. Её звали Саша Яновская.
Вместе с ней в мою жизнь вошли её папа и мама, а за ними и весь мир старинного города с его пролётками и мостами, радостями и огорчениями, сиренью и бубликами, домашними спектаклями, представлениями в зверинце и гимназическими коридорами, пасхальным седером у бабушки и дедушки и бумажными розами католических костёлов.

Даже французская гувернантка Саши, отважная француженка Полина Пикар, напоминала мне мою маму — такую же честную и сильную маленькую женщину с горячими глазами-черносливинами.

Книги Александры Бруштейн много раз переиздавались, у их почитателей есть свой отдельный язык, они легко узнают друг друга по цитатам.

Букник-старший много писал об Александре Бруштейн, вот две статьи: «Сашенька, ставшая Александрой» о малоизвестных фактах жизни самой писательницы и «Вопросы и ответы в семье Яновских» — о взрослой серьёзной мудрости и исторических событиях, которые скрываются под обложкой детской книги.

«Художник смотрит на маму, потом на меня. Вероятно, ему передаётся моё волнение и моё восхищение перед ним, потому что глаза его теплеют, он говорит очень сердечно и просто:
— Пусть маленькая барышня возьмёт рисунок «Дорога уходит в даль…» Когда я ещё был художником — а я был настоящим художником, прошу мне поверить! — это была моя любимая тема: «Всё — вперёд, всё — в даль! Идёшь — не падай, упал — встань, расшибся — не хнычь. Всё — вперед! Всё — в даль!..»

Писатель похож на кукловода в театре марионеток — читатель, как ребёнок, следит за представлением и не замечает того, кто держит нити, уходящие вверх, в таинственный полумрак воображаемого театра.

Как редко мы видим тех, кто стоит по ту сторону листа, и, уж конечно, не слышим их дыхания и живого голоса.

И странно узнать, что у прекрасного сказочника Андерсена — не было детей.

И что историю Ассоль и корабля с алыми парусами создал добрый сильный человек, авантюрист и мечтатель Александр Степанович Гриневский.

И что фантаст Александр Беляев, который придумал летающего мальчика Ариэля и покорителя глубин Ихтиандра, был прикован к постели, но сумел победить болезнь. В 1941 году он отказался от эвакуации из блокадного Ленинграда и в январе 1942 умер от голода, его могила неизвестна.

Их тезка, Александра Яковлевна Бруштейн (Выгодская), родилась 12 августа 1884 года в Вильнюсе.

Её папа был известным врачом-хирургом, министром по еврейским делам Литовской республики. Он написал много книг, спас десятки жизней.

Девочку Сашу Яновскую — а именно так называет себя Александра Яковлевна в повестях о детстве — я представлял очень живо. Озорная школьница, чуткая сердцем, храбрая, отзывчивая, нетерпимая ко лжи и несправедливости.

Время не стоит на месте.

Школьные годы окончились, Саша выросла. Наступила Первая мировая война, затем Революция. Александра работала в Красном кресте, помогала раненым и политическим заключённым, во время Гражданской войны была лектором фронтового театра, а позже организовала в Петрограде 173 школы грамоты.

Очень рано Александра Яковлевна Бруштейн стала терять зрение, но не прекращала писать, работала по десять часов в день. Очерки, переводы, статьи, пьесы для театра по мотивам известных книг: «Дон Кихот», «Хижина дяди Тома», «Тристан и Изольда».

Отец Александры Яковлевны, доктор Выгодский, погиб в фашистской тюрьме в 1941 году.

Но Александра Бруштейн, как и Сашенька Яновская, никогда не сдавалась. И в те годы, когда над зелёными садами старой Вильны поднимались, рискуя жизнью, первые воздухоплаватели, и когда великие потрясения происходили совсем рядом, и когда так сложно было распознать настоящего друга и истинного врага.

Операция в клинике доктора Филатова возвратила Александре Бруштейн зрение, и она написала об этом удивительно жёсткую, суровую взрослую книгу — «Свет очей моих».

Мы смотрим на старинные чёрно-белые фотографии: младенцы, школьники, новобрачные, покойники. Вся жизнь перед нами — как немое кино. Наши прабабушки и прадеды ещё совсем молодые, близкие и далёкие. Изменились мода и политика, и пейзажи за окном, но самое главное всё равно осталось: отцовские заветы, правда и вечное стремление вперёд.

Александра Яковлевна прожила долгую жизнь. Она умерла в Москве 20 сентября 1968 года в возрасте 84 лет.

«Ноги устали ходить-шагать. Знобко от надвигающейся ночной прохлады. Неуютно, одиноко. И всего тяжелее — темно. Вот тут и зажигаются они, вечерние огни. Иные светят из прошлого — их зажигает память. Другие приветно горят из вчерашнего. Есть такие, что сверкают совсем рядом — из нынешнего. Но самые дорогие те, что угадываются в завтрашнем! Вечерние огни снимают усталость, прогоняют холод, темноту, неуют. Потому что за ними — люди!
Здравствуйте, люди!»

Дорога, уходящая в даль, никогда не оборвётся.

Я снова и снова смотрю на фотографию юной Саши и вспоминаю стихи Самуила Маршака, которые подошли бы ко всей её жизни, как закадровая музыка к честному старому фильму:

«Когда, как тёмная вода,
Лихая, лютая беда
Была тебе по грудь,
Ты, не склоняя головы,
Смотрела в прорезь синевы
И продолжала путь».