Эта небольшая повесть — далеко не самая известная книга Януша Корчака, но всё равно — прекрасная.

Сто пятьдесят еврейских мальчиков из Варшавы едут на отдых в колонию — летний лагерь. Вот как рассказывает о колонии газета «Михалувка», которая будто бы приходит по почте из Варшавы (хотя все ребята уже давно догадались, что её пишут воспитатели):

«Общество летних колоний уже двадцать пять лет посылает детей в деревню.
Сначала в деревню посылали очень мало детей, потом стали больше, а теперь каждый год отправляют три тысячи; половина из них, тысяча пятьсот, мальчики, половина — девочки.
На то, чтобы посылать детей в деревню, Общество тратит сорок тысяч рублей в год. Одежду, простыни, мыло, мясо, молоко — всё надо покупать. Тот, кто теряет носовые платки и мячики, рвёт одежду, бьёт стёкла и ломает вилки, поступает плохо, потому что у колонии останется меньше денег на молоко и хлеб и на будущий год сюда уже не сможет поехать столько детей, а те, кто останется в городе, будут очень огорчены».

Городских мальчиков встречает деревня: лес, речка, цветы и бабочки. Их согревает солнце и освежает ласковый летний дождик. И ребята радуются каждому солнечному лучу и каждой капле дождя.

День в Михалувке наполнен необыкновенными приключениями и открытиями: если сорвать камыш у речки, то из него можно сделать отличную пищалку. Камыш растёт сам по себе, и не надо покупать его на рынке, как в Варшаве. А Вольберг делает лучшие лодки из коры и вырезает их не перочинным ножиком, а осколком стекла. Вот бы научиться вырезать так, как он, и пустить лодки по течению — чтобы уплыли на край света!
Курица с цыплятами — диво. Те, кто ещё не бывал в деревне, видят цыплят впервые. Поймать бы одного такого пушистого и тёплого и подержать бы в руках! Да воспитатель не разрешит…
А вот жеребёнок, смотрите!

«Маленькая лошадка бежит рядом с бричкой, а в бричке господин в чиновничьей фуражке и возница. Несколько мальчиков не удержались и побежали за бричкой, потому что жеребёнок в тысячу раз красивее коровы и аиста.
— А ты кнутом их, кнутом! — говорит вознице господин в фуражке.
Мальчики остановились в удивлении, притихли, приуныли, словно припомнили что-то.
— Маленькая лошадка, которой вы так обрадовались, дочка большой лошади, — объяснил воспитатель, — а господин, который велел вас ударить кнутом, неумный человек.
Господин в чиновничьей фуражке покраснел и ничего не сказал».

Ещё в Михалувке ребята узнают, что такое сад на вате. Если купить в аптеке вату, а потом намочить водой, положить в тарелку и насыпать туда горох или фасоль, вырастет сад. Но, может, это только в колонии происходят такие чудеса? Воспитатель уверяет: в любом доме, на любой улице в Варшаве можно посадить такой сад.

Сто пятьдесят ребят. И у каждого свой характер и свои привычки. Как они уживутся друг с другом в колонии? Ведь где сто пятьдесят мальчишек — там каждый день тридцать ссор и пять драк. А где ссоры и драки, там нужен суд.

Суд в Михалувке настоящий. С судьями, которых выбирают сами колонисты. С судебными исполнителями, прокурором и адвокатом. Заседания проходят в лесу, и дела разбираются самые разные: от распри во время утренней уборки постелей до кровопролития. Отличается колонистский суд от обыкновенного вот чем: цель судебных заседаний не осуждение, а рассуждение.

«На скамье подсудимых Плывак и Шидловский.

Плывак и Шидловский ушли в поле, далеко за границы колонии, не слыхали звонка и опоздали на завтрак.
— Разве они не знали, что уходить дальше рощи запрещено? Ведь они могли заблудиться, утонуть в реке, их могли забодать коровы, покусать собаки! Разве они не знали, что на завтрак нельзя опаздывать, потому что после завтрака мы идём купаться? И зачем они так далеко ушли, когда и тут достаточно места для игры?
Плывак и Шидловский пошли в поле за цветами.
— Господа судьи! Обвиняемые без сомнения провинились. На завтрак, обед, полдник, ужин нельзя опаздывать, не могут ведь сто ребят ждать одного или двоих. Не можем мы каждого искать и тащить к столу. Для этого есть звонок, и к звонку надо прислушиваться. Значит, следует их наказать, но… Плывак и Шидловский пошли в поле за цветами. В городе не разрешается рвать цветы, а здесь можно. Они так обрадовались, что забыли о еде. Плывак в колонии первый раз. Шидловский был в Цехоцинке, но там мало цветов. Так, может быть, для первого раза простим?»

Между прочим, колонистский суд — предшественник товарищеского суда в Доме сирот Януша Корчака в Варшаве. Про Дом сирот Корчак рассказывает в другой своей книге «Как любить ребёнка». Свод законов этого суда состоял из тысячи статей. И почти все они сводились к одному: простить!

Заканчивается книга, и лето тоже заканчивается. Левек Рехтлебен сначала плакал и скучал по маме, а теперь прибавил в весе три фунта и обещает приехать на будущий год. Гешель Грозовский каждый вечер играл на скрипке, а его слушали мальчики, уже улёгшиеся в постели, слушали девушки из деревни, слушали экономка и арендатор Абрам, и высокие сосны за окном, и звезды на небе. Домой поедет и Ойзер Плоцкий, который сочинял чудесные стихи, и сказочник Арон Наймайстер.
Пришла пора проститься…

Для кого же написана эта книга? Для детей или для взрослых? Название весёлое — «Лето в Михалувке». А первое название книги (в польских и российских дореволюционных изданиях) ещё и смешное: «Мошки, Иоськи и Срули».

В аннотациях «Лето в Михалувке» называется «педагогической повестью», «циклом лирических очерков». Это пугает родителей, и они откладывают книгу подальше. Потому что лирические очерки — куда ни шло, но при словах «педагогическая повесть» все представляют себе толстый том под названием «100 способов сделать так, чтобы дети не мешали».

«Лето в Михалувке» — и для детей, и для взрослых. А лучше всего — для чтения взрослыми детям. Вовсе не за тем, чтобы мама или папа объяснили непонятные места, нет. Корчак говорит с детьми на одном языке, ему не нужен переводчик. Текст вроде бы незамысловат — а радость или грусть проникают в самое сердце.

Повесть Януша Корчака «Лето в Михалувке» не переиздавалась очень много лет. Вы можете поискать книгу в букинистических магазинах или прочитать в сети — вот здесь.